Вертолёт, 2009 №02

В этом же 1937 году тяжелый удар обрушился на отдел, в котором работал Миль. Одни специалисты были репрессированы, среди них А.М. Изаксон, А.М. Черемухин и ряд других ведущих специалистов винтокрылой техники, другие уволены. Началось сворачивание работ в ООК. В поселке станции Ухтомская был создай ЗОК (завод опытных конструкций) под руководством Н.И. Камова, куда Михаил Леонтьевич и перешел на работу. Репрессии тех лет, как я уже говорила, не миновали и нашу семью.

Перед самой войной Михаил Леонтьевич был назначен заместителем Николая Ильича Камова. То, что война уже на пороге, чувствовали все, вслух об этом старались не говорить, однако тревожное настроение не покидало ни на минуту. Миль хорошо понимал, что война неизбежна, и поэтому работал очень много — по 12 часов в сутки. Позже Михаил Леонтьевич не раз вспоминал: «Мы готовились к войне, только об этом и думали, работали не щадя сил. Беда была в том, что мы не успели провести задуманное перевооружена армии». В это время Миль уже занимался вопросами не только автожиростроения, но и самолетостроения: разрабатывал критерии эффективности управления самолетами.

Михаил Миль с женой и детьми Таней и Вадиком, 1937 г.

Перед войной

Я тяжело переживала арест брата, вынужденный уход с работы. Настроение у меня постоянно было плохое, начались проблемы со здоровьем. Чтобы помочь мне выйти из этого состояния, Михаил Леонтьевич отправил меня в 1939 году отдыхать на Кавказ. Сам остался в Москве с дочкой Таней, уже школьницей, и пятилетним сыном Вадиком. Много возился с ними, ходил в Политехнический музей, писал записки Тане в школу, выяснял, почему ей ставят плохие отметки. Я очень тяжело переживала предстоящую разлуку с детьми, не хотела ехать, но он буквально выпроводил меня из дома, очень старался развлекать письмами, писал, как и обещал, почти каждый день. Миша был очень рад, когда я с новыми силами, поздоровевшая, возвратилась домой.

Сам он редко бывал в отпуске, раз в 3–4 года, а меня посылал на курорты перед войной каждый год. Он меня очень любил, довольно часто рисовал. В письмах Миша часто просил меня прислать ему фотокарточку, но только такую, чтобы ему очень понравилась — он хотел, чтобы я снялась у хорошего фотографа. Миша любил все изящное, красивое и хотел, «чтобы и последняя черточка во мне ему нравилась». Вспоминаю, как он переживал, когда я сразу состарилась после потери сына и очень тяжелой болезни. Он все время спрашивал у врача: «Доктор, что с ней стало, она так хорошо выглядела». Ему было больно видеть меня такой, и он просил: «Паночка, не горюй. Погляди на нас с дочкой, ведь мы живы!».

Когда мы впервые приехали в Москву, нам на троих дали комнату в 6 квадратных метров, и если у нас оставались ночевать его друзья по работе, то они спали под столом. Потом нам дали другую комнату — 10метровую, в ней мы жили впятером: с дочкой, сыном и няней. А когда мы получили маленькую двухкомнатную квартиру на Бакунинской, это было настоящим счастьем, теперь уже к нам приезжали и останавливались друзья. Квартира, конечно, оставляла желать лучшего, хотя бы потому, что вместе с нами в ней проживали мыши и даже крысы, на которых мы устраивали настоящую охоту.

Михаил Леонтьевич всегда старался скрасить нашу жизнь, сделать ее приятнее. Одно из последних милых предвоенных воспоминаний: приезжаю из санатория, квартира чисто убрана, на столе белая скатерть, цветы. Миша и дети встречают меня с радостными лицами. Дома атмосфера настоящею праздника…

Война

1941 год. Началась война. Рано утром 22 июля Михаил Леонтьевич отправил меня с двумя детьми — Вадиком и десятилетней Таней — к родным в Самару. Но, увы, мы там были лишними. Промучившись некоторое время, мы с мытарствами уехали обратно в Москву и с вокзала поехали на свою дачу, которую мы снимали в Ильинском, по Казанской железной дороге. Купили по коммерческой цене прекрасной любительской колбасы, белых булок, наелись досыта и стали ждать папу с работы. Приехав, он страшно удивился и обрадовался нашему возвращению.

В августе 41-го ему предстояло отправиться с автожирами на фронт, где он должен был пробыть до октября. В этот день Михаил Леонтьевич рано утром уехал на завод. Мы приехали на станцию Ухтомская к 11 часам проводить его. Расположились на траве, дети резвились и немного шумели, мне казалось, что Мише было за них неловко. Мы еще были спокойны и не осознавали до конца, что идет война.