Вершины и пропасти

– Нет-нет, на меня и не смотри, красавица! Плясун из меня негодный, а вот сыграть я могу. – И он достал флейту.

Улыбка у Зиты сделалась озорной.

– Тогда ты?

Фог не сразу поняла, что обращаются к ней. А когда осознала, то замотала испуганно головой:

– Ой, я… э-э… я не умею!

Настаивать Зита не стала – и повернулась к Сидше, который сидел тут же, рядом:

– А ты, красавец?

– Я тоже ваших танцев не знаю, – усмехнулся он.

«Так же не знаешь, как на лорги не говоришь?» – усомнилась Фог. Зита, верно, тоже почувствовала что-то, потому что ухватила Сидше за край рукава и потянула на себя.

– Ну, ну, не знаешь – так научу! Вон, как я своего сына плясать научила – никто на севере его теперь не перепляшет! – И она рассмеялась снова. – Давай, давай, выходи, ну!

Сидше обернулся к Фог, увидел что-то в её глазах… и неожиданно согласился:

– Почему бы и нет?

Поначалу он и впрямь двигался неумело. Но мало-помалу, под трели флейты и перезвон золотых браслетов у Зиты на руках начал плясать быстрей и попадать в такт, а затем, разгорячившись, и вовсе сбросил хисту, оставаясь в одном чёрном нижнем платье.

– Хэй, хэй! – хохотала Зита, отплясывая с ним среди столов, под бряканье кружек и хлопанье в ладоши. – Да тебе не эти бархатные туфли надо, а добрые сапоги с серебряными подковками, чтоб танцевать веселей!

Сидше ничего не отвечал – дыхания не хватало; на щеках у него проступил румянец пятнами, а волосы на висках чуть взмокли… Фог любовалась им – тем, как гибко и ловко он двигается, как подхватывает Зиту и кружит её. Но в то же время завидовала и, пожалуй, немного боялась; сердце ёкало всякий раз, когда бледная рука капитана оказывалась у Зиты на талии или пояснице, а ещё больше – когда эти двое в танце ненароком прижимались друг к другу.

Прижимались, чтоб тотчас же разойтись.

«А они хорошо смотрятся вместе, – с тоской думала Фог. – Красивые… А я обычная».

Размышлять об этом было и больно, и сладко, как расчёсывать зажившую царапину.

…Когда Сидше утомился – или, верней сказать, Зита нашла себе новую добычу, молодую дружинницу со светлыми, коротко остриженными волосами – он подсел к Фог, разом осушил почти половину её чаши – и улыбнулся, тяжело дыша.

Он словно сиял, и глаза у него сияли тоже.

«Красивый», – пронеслось в голове снова.

– Понравилось? – спросила Фогарта, и голос у неё дрогнул.

– Приятно учиться тому, что не приносит вреда, – ответил Сидше мягко.

Она не сразу осознала сказанное, а когда поняла, то захотела обнять его крепко-крепко. Но почему-то вышло так, что он обнял её первым – разгорячённый, в повлажневшем нижнем платье из тонкой ткани… После этого не получалось ни думать, ни тревожиться – мысли путались, разбегались, а если и складывались во что-то, то это что-то непременно оказывалось непристойным.

Сидше же улыбался так, словно об этом знал.

…Фог проснулась ближе к утру, в зыбком сумраке, резко, словно от пощёчины. Было холодно; пахло дымом, гурнами, по́том, сырым камнем и старым деревом – словом, так, как всегда, если в старые залы набивается сразу много народу, причём с дороги. Впрочем, за ширму ни посторонние звуки, ни запахи почти не попадали – работало ещё стремление, вложенное с ночи.

Ощущение близкой опасности было острым, тревожным.

Помаявшись немного, Фог осторожно выползла из-под руки Сидше – он шевельнулся, но не проснулся, измотанный плясками – и медленно пошла через пиршественный зал, кутаясь в хисту, сейчас, в отсутствие света, казавшуюся серой. Иногда приходилось переступать через людей или лужи вина… Дружинник, стоявший на страже, ничего не сказал, лишь кивнул в знак приветствия.

Морт дрожала мелко-мелко, как лист железа, если ударить по нему – разве что звука не было, угас, утих.

«Точно, – подумала Фогарта. – Звук».

Мало-помалу она вышла к вершине башни – и, почти не удивившись, обнаружила там, на площадке, продуваемой всеми ветрами, Сэрима. Он сидел, сгорбившись и подогнув под себя одну ногу, покачивая в пальцах флейту; глядел не на восток, как можно было ожидать, а на север, в сторону Белых гор, не видных отсюда, и глаза у него казались очень тёмными, почти чёрными.

– Ты чего не спишь? – спросил он мягко, не оборачиваясь. – Сказал же – отдыхай. Я посторожу нынче.

Фог замерла, догадавшись:

– Ниаллан хотел избавиться от нас?

– Куда ему, – скривился Сэрим. – Но он попытался. Теперь жалеет, небось… Хотя такие не жалеют и выводов не делают, уж больно кость башке толстая, не доходит, как ни бей. Ты не стой на ветру; иди спать.

– Ага, – кивнула Фог растерянно. Взгляд, точно сам по себе, притягивался к флейте, сейчас точно бы сияющей слабым, тёплым светом, едва заметным; в ушах стоял звон, как от лопнувшей струны. – Ты… ты ведь на флейте играл сейчас? Кто… что она такое?

Сэрим вздрогнул всем телом – и обернулся наконец; лицо у него стало растерянное.