Вершины и пропасти

– Значит, как милостями одарять – так ты её зовёшь наложницей и лесной лисицей, а как милостей просить – доброй женой? – сузила Эсхейд глаза; тон у неё был шутливым, а вот взгляд – тёмным, страшным, напряжённым, точно в любой момент могла грянуть буря – или битва. – Полно. Даже если она и жена тебе, то никак не рабыня. Зита, – повторила она громче, и голос, низкий, гулкий и глубокий, заполнил, кажется, весь зал, и даже морт дрогнула, как вода, если ударить по ней ладонью плашмя. – Иди сюда. Поговорим о своём… о материнском.

Последнее слово было как тайный знак.

Зита поникла, обмякла – а потом, извернувшись, ловко проскочила под скрещенными мечами, словно в танце, и спрыгнула с помоста, прямо Эсхейд в руки. Ниаллан пытался ей помешать – морт вытянулась скользким щупальцем, чтоб поймать беглянку, но куда там! Фог, напряжённая, как струна, даже не стала отвечать на выпад, просто пресекла его, оттянув на себя всю силу.

Ниаллан сделал шаг назад, в замешательстве хмуря брови, и явно не понял, что произошло; лорга против воли обернулся на него. Этого короткого промедления оказалось достаточно, чтоб Эсхейд развернулась – и направилась к выходу, а Зита у неё на руках сжалась в комочек, точно пытаясь стать меньше.

«А ведь Эсхейд сдержала обещание, данное Мирре, – подумала вдруг Фог, развеселившись. – Выкрала его матушку из плена, причём на глазах у всех, не стесняясь… Хотя, наверное, так и надо было?»

– Лорга ведь бы её иначе не отпустил? – спросила она тихо, потянув Сэрима за рукав.

– Сама подумай, тебе голова нужна не только для того, чтоб лбом стены прошибать, – ворчливо отозвался сказитель. Но, когда они покинули зал, смилостивился: – Эта Зита, считай, сейчас ему не просто перечила, а взбунтовалась. Это при благородном-то собрании… Впрочем, она и до того была одной ногой в могиле: одолел бы Мирра отцово войско или проиграл бы, лорга её, мать бунтовщика-то, живой бы не оставил. Ну да и мы сейчас тоже наполовину мертвецы.

– Из-за поединков?

– До поединков ещё надо дожить, – непонятно ответил он. И, улыбнувшись, потрепал Фог по волосам. – Не тревожься пока. Эту ночь хорошенько отдохни, а там… там поглядим, что да как.

Для житья им отдали целую башню – северную. Как рассказал Фог болтливый дружинник, безусый ещё мальчишка с голубыми глазами, эта башня-то и принадлежала Эсхейд, как южная – Мирре, западная – Биргиру, а восточная – Кальву. Места хватило бы, пожалуй, чтоб без труда разместить там впятеро больше человек, но всем пришлось тесниться и занять лишь два этажа, один над другим.

– Нам ведь покоя не дадут, – объяснила Эсхейд, когда в очаге запылало жаркое пламя, и воздухе поплыл запах горячих лепёшек, мяса и пряного вина. – Лучше поближе держаться, приглядывать друг за дружкой… Зита, ты как? Живая?

Женщина в красном наряде, сидевшая близко-близко к огню, вздрогнула – а затем расслабилась всем телом, выдохнула.

– Не иначе как чудом, – признала она, обернувшись.

Теперь, вблизи, и сомнений не возникало, что Мирра ей сын: тот же редкий цвет волос, тёмно-рыжий в густую, венозную красноту; тот же разрез глаз, серых с синевой – как грозовое небо, как речной лёд по весне; черты лица такие резкие, что, кажется, ещё немного – и порежешься, а ещё веснушки… и особенная улыбка, которая то ли есть, то ли нет её, померещилась.

Зита выглядела мягче Мирры, спокойней, добрее, словно свои-то войны она отвоевала.

– А чего не шла ко мне? – спросила Эсхейд, передавая ей чашу с вином. – На, выпей-ка, тебе надо… При всём-то честном народе, думаю, даже Захаир не посмел бы тебя зарубить.

– Так я перед ним всегда немею, – ответила Зита, улыбнувшись краешками губ. – Как чую, что он моя погибель.

– Я тебе дам погибель, – пригрозила ей Эсхейд и сама села рядом. – Пусть прежде меня одолеет… Кстати, слыхала новость? Твой котёныш бешеный наконец меня победил в честном поединке.

– Ой, какой он котёныш – лисёнок он, – отмахнулась Зита. – Весь в меня! Видать, потому лорга его и не любит.

И – рассмеялась, счастливая.

Потом было много рассказов, историй и песен. Фог почти ни о чём не спрашивала, опасаясь выспросить лишнее, отчего собеседнице станет больно; Зита, впрочем, ничего и не скрывала. С шутками и прибаутками она поведала о том, как выросла в таборе, воспитанная вайной; как попала в Ульменгарм и напросилась в ученицы к лекарю… как приметил её лорга, тогда немолодой уже – и лишь год-другой как женившийся второй раз.

– Он меня поманил, мол, запрыгивай в седло, – сказала Зита просто, и между бровей у неё залегла на миг складка. – Я хотела сказать «нет», но не посмела; а он, видать, решил, что это значит «да». Так и жили с тех пор… Ну, что печалиться! – встряхнула она волосами и вскочила. – Не лучше ли станцевать? – и обвела пиршественный зал взглядом.

Дружинники – видно, те из них, кто знал её получше – кто фыркнул, кто спрятал взгляд, а кто неосознанно потёр ногу, видно, вспоминая, как наплясывал в прошлый раз. Сэрим, которому в чутье было не отказать, тоже сразу поднял руки.