Вэкфильдский священник

«Высокочтимый батюшка.

Отрываю на нкоторое время свое воображеніе отъ окружающихъ меня удовольствій, дабы обратить его на предметы еще боле пріятные, то есть къ любезному моему сердцу семейному очагу нашему. Мечта рисуетъ мн эту группу дорогихъ мн людей, прислушивающихся къ каждой строк настоящаго письма со спокойнымъ вниманіемъ. Съ восхищеніемъ взираю мысленно на милыя лица, до которыхъ никогда не касалась искажающая рука честолюбія или страданія. Но какъ бы вы ни были благополучны дома, я знаю, что сдлаю васъ еще боле счастливыми, сказавъ, что вполн доволенъ своимъ положеніемъ и во всхъ отношеніяхъ счастливъ.

Нашъ полкъ получилъ иное назначеніе и остается въ Англіи. Полковникъ дружески расположенъ ко мн и беретъ меня съ собою въ гости во вс дома своихъ знакомыхъ; и посл перваго визита, когда я отправляюсь въ эти дома во второй разъ замчаю, что меня принимаютъ съ еще большимъ радушіемъ и уваженіемъ.

Вчера на бал я танцовалъ съ леди Г… и если бы для меня возможно было позабыть извстную вамъ особу, я думаю, что могъ бы имть успхъ; но мн суждено помнить все и всхъ, тогда какъ большинство друзей моихъ позабыло о моемъ существованіи; въ томъ числ, сэръ, чуть ли не изволите состоять и вы, ибо давно уже я понапрасну ожидаю писемъ изъ дому. Оливія и Софія также общали писать ко мн, но, кажется, вовсе обо мн позабыли. Скажите имъ, что он дрянныя двочки и что я на нихъ сердитъ; но хотя мн и хочется хорошенько поворчать на нихъ, при мысли о нихъ моимъ сердцемъ поневол овладваютъ боле нжныя чувства. И потому, сэръ, передайте имъ, что я ихъ все-таки искренно люблю и остаюсь вашимъ покорнымъ сыномъ».

— При всхъ нашихъ несчастіяхъ, воскликнулъ я, — какъ же не возблагодарить намъ Бога за то, что хоть одинъ изъ насъ избавленъ отъ всего, что мы пережили! Да сохранитъ его Господь и да помилуетъ отъ всякихъ бдъ, дабы онъ сталъ опорою своей одинокой матери и замнилъ отца этимъ двумъ дтямъ, которыхъ оставляю ему въ наслдство! Дай Боже, чтобы онъ уберегъ эти чистыя сердца отъ соблазновъ и нищеты и съумлъ бы направить ихъ на путь чести и долга!

Едва я усплъ произнести эти слова, какъ въ нижней тюрьм подъ нами раздались крики и возня; потомъ этотъ шумъ затихъ, въ коридор, ведшемъ въ наше отдленіе, раздалось бряцаніе цпей, и вошелъ смотритель тюрьмы: онъ поддерживалъ обагреннаго кровью, раненаго человка, закованнаго въ самыя тяжелыя цпи. Я съ состраданіемъ взглянулъ на несчастнаго, но каковъ былъ мой ужасъ, когда я узналъ въ немъ собственнаго сына! — Джорджъ! Мой Джорджъ! Тебя ли я здсь вижу? Раненый? Въ оковахъ? Такъ вотъ каково твое благополучіе! Вотъ какъ ты воротился ко мн! О, пусть бы ужъ разомъ разбилось мое сердце, пусть бы это зрлище меня окончательно убило!

— Батюшка, куда же двалась ваша твердость? возразилъ сынъ мой безтрепетнымъ голосомъ: — я страдаю не понапрасну: я рисковалъ своею жизнью и долженъ ея лишиться.

Я собралъ вс свои силы, чтобы сдержать порывы отчаянія, и мн казалось, что я сейчасъ умру отъ этого усилія. Помолчавъ нсколько минутъ, я заговорилъ снова: