Вэкфильдский священник

— Слава Богу! отвчалъ я, — у меня не осталось больше и тни гордости. Я былъ бы самъ себ ненавистенъ, если бы въ моемъ сердц скрывались еще какіе либо признаки гордости и личныхъ неудовольствій. Напротивъ того, помня, что нашъ притснитель былъ членомъ моего прихода, я не теряю надежды современемъ представить его душу чистою передъ престоломъ Господиимъ. Нтъ, сэръ, я ни на кого не сержусь. И хотя онъ отнялъ у меня сокровище, боле драгоцнное, чмъ вс его богатства, хотя онъ и мое сердце разбилъ въ дребезги… Да, любезный другъ мой, плохо мн, очень плохо и я чувствую себя въ полузабыть отъ слабости, — и, однакожъ, все-таки не помышляю о возмездіи. Я готовъ одобрить его женитьбу, и если моя покорность можетъ быть сколько нибудь ему пріятна, доведите до его свднія, что я раскаиваюсь въ томъ, что обидлъ его.

Мистеръ Дженкинсонъ взялъ перо и чернила, записалъ почти дословно мое приведенное выше извиненіе и заставилъ меня подписаться подъ этимъ документомъ. Потомъ мы позвали Моисея и поручили ему снести письмо къ мистеру Торнчилю, который былъ на ту пору у себя въ имніи. Сынъ мой пошелъ и часовъ черезъ шесть возвратился со словеснымъ отвтомъ. Онъ разсказалъ, что трудно было добиться свиданія со сквайромъ, потому что слуги отнеслись къ нему подозрительно и дерзко; но онъ увидлъ сквайра случайно, въ ту минуту, какъ онъ куда-то узжалъ по дламъ своей свадьбы, назначенной черезъ три дня; Моисей сообщилъ намъ дале, какъ смиренно онъ подошелъ къ мистеру Торнчилю, какъ подалъ ему письмо и какъ сквайръ, прочитавъ его, сказалъ, что оно слишкомъ поздно пришло и теперь уже безполезно; что онъ знаетъ, какъ мы на него жаловались его дяд, знаетъ также и то, что наша жалоба встрчена была вполн заслуженнымъ презрніемъ; чтобы отнын за всми подобными длами обращались бы къ его стряпчему, а не къ нему; но что, такъ какъ онъ весьма лестнаго мннія о смышленности нашихъ барышень, то пусть он и являются ходатаями за насъ, и для нихъ онъ, можетъ быть, что нибудь и сдлаетъ.

— Ну вотъ, сэръ, сказалъ я товарищу по заключенію, — видите теперь, каковъ нравъ у моего притснителя. Онъ уметъ быть въ одно и то же время шутливымъ и жестокимъ; но что онъ ни длай, какъ крпко ни запирай меня, я скоро, очень скоро освобожусь. Я быстрыми шагами иду къ той обители, которая, по мр приближенія къ ней, кажется мн все прекрасне: надежда на нее просвтляетъ самыя печали мои, и я думаю, что хотя посл меня останется цлая семья безпомощныхъ сиротъ, но не будутъ он безъ призора: найдется, вроятно, добрый человкъ, который протянетъ имъ руку помощи ради памяти ихъ бднаго отца; найдутся и такіе, что помогутъ имъ ради Отца Небеснаго.

Пока я говорилъ, въ дверяхъ показалась жена моя, которую я еще въ этотъ день не видалъ: въ глазахъ ея я прочелъ ужасъ, она тщетно пыталась говорить и не могла произнесть ни слова.

— Что ты, моя милая, воскликнулъ я, — не усиливай моего горя видомъ твоего отчаянія. Что-жъ длать, когда ничмъ нельзя умилостивить нашего суроваго хозяина? Правда, что онъ осудилъ меня умереть въ этомъ жалкомъ углу; правда и то, что мы лишились безцнной нашей дочери! Ну, будемъ надяться, что остальныя дти послужатъ для тебя лучшимъ утшеніемъ, когда меня не станетъ.

— Мы и то потеряли дочь, еще боле драгоцнную! сказала она: — мою Софію, мое лучшее сокровище — схватили ее, утащили подлые грабители!..

— Какъ, сударыня! вскричалъ Дженкинсонъ:- миссъ Софію утащили? Не можетъ этого быть.

Она не отвчала, но, стоя съ остановившимся взглядомъ, вдругъ разразилась потокомъ слезъ. Тогда жена одного изъ заключенныхъ, вошедшая вмст съ ней и бывшая свидтельницей происшествія, дала намъ боле опредленныя показанія. Оказалось, чтой она, вмст съ моей женой и дочерью, пошла прогуляться по большой дорог; когда он зашли немного за околицу селенія, навстрчу имъ мчалась почтовая карета, запряженная парой лошадей, которая, поровнявшись съ ними, внезапно остановилась: изъ нея выскочилъ очень хорошо одтый господинъ, но не мистеръ Торнчиль, ухватилъ мою дочь за талію, насильно посадилъ ее съ собою въ карету, приказалъ кучеру скоре хать дальше, и въ одну минуту они скрылись изъ вида.

— Теперь, воскликнулъ я, — покончены мои счеты съ судьбою, и на земл ничто больше не въ силахъ нанести мн новаго удара. Какъ! Ни одной не осталось? Ни одной ты мн не оставилъ, чудовище? Дитя мое милое, ближайшая моему сердцу! Прелестная какъ ангелъ и разумъ у ней былъ ангельскій… Поддержите кто нибудь несчастную жену мою, — она упадетъ… Ни одной не осталось у насъ! и одной!

— Охъ, дорогой мой! говорила жена:- ты, видно, еще больше моего нуждаешься въ утшеніи. Велики наши бдствія; но я все претерплю, и даже худшее, лишь бы ты былъ спокойне. Хотя бы лишиться всхъ дтей и всего остального въ мір, но ты остался бы со мною.

Сынъ мой, бывшій тутъ же, пытался утшить ее: онъ ободрялъ насъ и выражалъ надежду, что еще будетъ за что благодарить Бога.