Вэкфильдский священник

— Сэръ, возразилъ я, — вы не знаете человка, насъ притсняющаго. Я убжденъ, что никакая покорность съ моей стороны не доставитъ мн ни одного часа свободы. Я знаю, что годъ тому назадъ, въ этой самой комнат жилъ и умеръ отъ нищеты задолжавшій ему фермеръ. Но хотя бы моя покорность и одобреніе его поступковъ могли доставить мн помщеніе въ великолпнйшемъ изъ его домовъ, я все-таки не могу сдлать ни того, ни другого, потому что совсть нашептываетъ мн, что это было бы потворствомъ прелюбодянію. Пока жива моя дочь, въ моихъ глазахъ никакой иной бракъ его не будетъ законенъ. Вотъ если бы Господь прибралъ ее — тогда другое дло, и съ моей стороны было бы просто низостью, если бы я изъ личной мстительности разлучалъ людей, желающихъ соединиться! Нтъ! Хоть я и считаю его негодяемъ, но самъ желалъ бы видть его женатымъ, чтобы отвратить послдствія его будущаго распутства. Но теперь я былъ бы безчеловчнымъ отцомъ, если бы взялся подписать такой документъ, который свелъ бы въ могилу дочь мою, и это единственно ради того, чтобы избавиться отъ тюремнаго заключенія; вдь это значило бы, во избжаніе собственной непріятности разбить сердце моего дитяти на тысячу ладовъ?

Онъ согласился, что такое сужденіе правильно, но намекнулъ, что здоровье моей дочери такъ уже надорвано, что едва ли она еще долго послужитъ мн препятствіемъ къ освобожденію изъ тюрьмы.

— Но положимъ, продолжалъ онъ:- что вы ршились ни въ какомъ случа не сдаваться племяннику; я все-таки не вижу, почему бы вамъ не обратиться съ этимъ дломъ къ его дяд, который пользуется во всей стран такимъ общимъ уваженіемъ и почетомъ? Совтую вамъ послать ему по почт письмо, съ изложеніемъ всхъ мерзостей, надланныхъ вамъ его племянникомъ. И я готовъ ручаться жизнью, что черезъ три дня вы получите отвтъ.

Я поблагодарилъ его за совтъ и хотлъ немедленно ему послдовать; но у меня не было бумаги, а вс наши деньги, къ несчастію, съ утра были потрачены на състные припасы. Однако, мистеръ Дженкинсонъ снабдилъ меня бумагой.

Вс три послдующихъ дня провелъ я въ тревожныхъ догадкахъ, какое впечатлніе могло произвести посланное мною письмо; но жена все время твердила мн, что надо соглашаться на какія бы то ни было условія, лишь бы меня отсюда выпустили. Вмст съ тмъ, мн говорили, что старшая дочь моя съ каждымъ часомъ становится слабе. Прошелъ и третій, и четвертый день, отвта на письмо все не было. И то сказать, трудно было ожидать успха отъ жалобы, приносимой совершенно постороннимъ человкомъ на любимаго племянника! Вскор исчезла и эта надежда, подобно многимъ предыдущимъ. Однако, духъ мой все еще бодрствовалъ, хотя тснота и спертый воздухъ подтачивали мое здоровье, и въ особенности разбаливалась моя обожженная рука. Зато дтки не покидали меня и, сидя около меня, пока я лежалъ на солом, поочередно читали мн вслухъ или слушали мои наставленія и плакали. Но силы моей дочери истощались быстре моихъ, и съ каждою новою встью о ней мое безпокойство и горе увеличивались. На пятое утро, посл того, какъ было отослано мое письмо къ сэру Уильяму Торнчилю, меня встревожило извстіе, что она уже безъ языка. Теперь только я почувствовалъ всю тяжесть тюремнаго заключешя: душа моя рвалась наружу, туда, гд страдала и умирала дочь моя, я жаждалъ быть при ней, утшить ее, поддержать, принять ея послднюю волю, указать ея душ путь къ небесамъ. Слдующая всть гласила, что она при послднемъ издыханіи, а я не могъ доставить себ и слабаго утшенія поплакать надъ ней. Мой товарищъ по заключенію пришелъ вскор съ послднею встью: онъ взывалъ къ моему терпнію… она умерла! — Когда онъ пришелъ на другое утро, то засталъ моихъ маленькихъ дтей (они одни оставались при мн), употреблявшихъ всевозможныя старанія утшить и ободрить меня. Они умоляли меня послушать ихъ чтенія и уговаривали не плакать, потому что я такой большой, что ужъ это стыдно.

— Вдь теперь сестра Ливи стала ангеломъ, папа? говорилъ старшій мальчикъ:- такъ за что же ты ее жалешь? Я бы очень хотлъ сдлаться ангеломъ и улетть изъ этого страшнаго мста, и папу взялъ бы съ собой.

— Да, прибавлялъ младшій, мой любимецъ:- на неб, гд теперь сестра Ливи, гораздо лучше, чмъ здсь: тамъ все самые хорошіе люди, а здсь люди такіе гадкіе!

Мистеръ Дженкинсонъ прервалъ ихъ невинную болтовню замчаніемъ, что теперь, когда моей дочери не стало, пора серьезно подумать объ остальномъ семейств и постараться сохранить мою жизнь, которая подвергалась несомннной опасности при постоянныхъ лишеніяхъ и отсутствіи здороваго воздуха. Онъ прибавилъ, что я теперь обязанъ откинуть всякую гордость и позабыть свои личныя неудовольствія ради благосостоянія тхъ, которые всецло отъ меня зависятъ; и что теперь, наконецъ, самое время, и здравый смыслъ и справедливость требуютъ того, чтобы я сдлалъ все возможное для умиротворенія своего землевладльца.