Век Филарета

   В последние год-два государь вдруг приблизил к себе Арак­чеева, человека для князя Александра Николаевича неприятного и принадлежавшего ко враждебной партии. Аракчеев все чаще бывал во дворце, ему было поручено создание военных поселений, с ним советовался государь по делам и военным и гражданским. Голицын без сомнения был уверен в царской привязанности к себе — но лишь к себе лично. Надлежало же сохранить свое вли­яние и в качестве министра. А влияние — штука тонкая, оно мгновенно убывает, если его не усиливать, если не бороться против любых попыток его умаления. Книжка Станевича, пропущенная Иннокентием, прямо била по авторитету министра духовных сил, и Аракчеев не преминет сим воспользоваться... Опасно. В кадет­ском корпусе проповедует какой-то Фотий... Следует примерно наказать виновных!

   Князь в задумчивости расхаживал по кабинету, машинально потирая кисти длинного темно-вишневого шлафрока. Он так и не женился. Приемов не устраивал, хотя по воскресеньям соби­рались знакомые. Обедал если не во дворце, то у министра фи­нансов графа Гурьева, славившегося в Петербурге как первый гастроном. Граф получал дополнительное удовольствие, потчуя друзей и знакомых, но Голицын, не желая даром пользоваться роскошным угощением, настоял на том, чтобы платить за стол раз в год по четыре тысячи рублей. В доме у него установился строгий холостяцкий распорядок, который поддерживался и ле­том, когда князь переезжал на дворцовую дачу на Каменном ос­трове. И там Александр Николаевич поднимался рано и уже к восьми утра бывал одет по-придворному: в шелковых чулках, башмаках и коротких панталонах, так что ему стоило сбросить шлафрок и надеть любимый серый фрак (несколько устаревшей моды), как можно было отправляться во дворец.

   Князь остановил свое хождение и позвонил. Вошедшему лакею приказал никого не принимать, отвечая, что хозяина нет дома. Сел за письменный стол, придвинул бювар и взял в руку перо. Возле чернильного прибора стоял небольшой алебастровый бю­стик императора в молодости...

   Вдруг пришло ясное сознание того, что его дело проиграно, впереди неудача, с коей надо смириться... Ну, это мы еще по­смотрим! Он решительно открыл бювар, достал лист плотной голубоватой бумаги и принялся за письмо к государю. Письмо удалось, он это знал,— спокойное, рассудительное и местами иро­ничное: «Автор пытается защитить восточную церковь, тогда как никто на оную не нападает. Сочинение его содержит беспре­станные противоречия, слог часто без всякого смысла. Дух всего сочинения совершенно противен внутреннему христианскому ходу и самому Священному

Писанию».

   Книга Станевича была отпечатана в шестистах пяти экземп­лярах, из коих оставили три, а остальные сожгли. Автор был в двадцать четыре часа выслан из Петербурга. Архимандрита Ин­нокентия заставили поехать к князю с извинениями, которые были приняты холодно.

   2 марта 1819 года в Казанском соборе состоялась хиротония Иннокентия Смирнова во епископа оренбургского. Голицын позволил новому епископу остаться в Петербурге не более недели, да и то после указания императора, которого упросила почита­тельница Иннокентия княгиня Мещерская.

   Княгиня Софья Сергеевна была искренне благочестива, и светская молва называла ее истинною христианкою. Она сама писала и переводила с английского книжки на религиозные темы, печатала в Москве и раздавала бедным даром, а прочим книжки продавались не дороже десяти копеек. Княгиня пыталась действовать в защиту Иннокентия через брата мужа, обер-прокурора Синода князя Мещерского, но он оказался бессилен перед Голицыным. Тогда она через императрицу Елизавету Алексеевну договорилась о свидании с Александром Павловичем.

   Дорожки в Летнем саду уже просохли, со статуй были сняты деревянные чехлы, робкая зелень опушила кусты и деревья. В послеобеденный час гуляющих было немного, и княгиня сразу увидела государя. Врачи рекомендовали ему отказаться от послеобеденного сна и больше ходить, и он послушно гулял каждый день по часу.

   Подойдя ближе, княгиня опустилась и реверансе. Александр Павлович взглянул на нее с неподражаемой милостивой улыбкою и поцеловал руку. После необходимого вступления княгиня пе­решла к главному:

   - Ваше величество, вы знаете, что я пришла ходатаицей за епископа оренбургского. Конечно, у вас есть основания для его перемещения, но он слаб здоровьем, а сейчас просто болен. Нельзя ли ему остаться в столице хотя бы на лечение?.. Странно выглядит удаление епископа спустя сутки после посвящения.

   - Как — через сутки?

   -Таково распоряжение князя Голицына.

   — Я не знал. Вы правы, это чересчур. Пусть лечится и от­правляется... через неделю.

   — Благодарю вас, ваше величество, но другая моя просьба труднее... Нет ли возможности поставить владыку Иннокентия на одну из центральных епархий?

— Княгиня, я глубоко уважаю вас, но поверьте, имеются го­сударственные соображения для удаления Смирнова. Никакому человеку не позволено покушаться на авторитет государства, а ваш протеже осмелился на такое. Пусть одумается. То же я ответил и просившему за него митрополиту Михаилу.