Век Филарета

   Многое ему рассказывали дети. Мальчики почти все подчинились его влиянию и на исповеди послушно передавали все услышанное в своих домах. От них он получал образцы ходившей по столице мистической литературы, деля ее на два разряда: бе­совскую, скверную, злую, еретическую — и революционную, ма­сонскую, вольнодумную. Его борьба только разгоралась.

Глава 7

 МИСТИЧЕСКОЕ МИНИСТЕРСТВО

   Три цвета преобладали в красках Санкт-Петербурга — серый цвет неба и воды, желтый и белый цвета дворцов, особняков и домов. Те же ясность и четкость виделись в стиле александровского ампира. Прямые линии проспектов, улиц, домов, колонн, окон, решеток и оград. Все тянулось к ясности в столице империи, но именно ясности и недоставало как в делах государственных, так и церковных. Неясности же не исчезали, а множились одна за другой.

   Осенью 1817 года государь, двор и Синод прибыли в Москву, где 12 октября на Воробьевых горах был заложен по проекту молодого художника Витберга грандиозный храм-памятник во имя Христа Спасителя. 17 октября последовало издание высо­чайшего манифеста о соединении Святейшего Синода и мини­стерства народного просвещения в единое министерство духовных дел и народного просвещения с назначением главою нового ве­домства князя Голицына.

   Князя и государя вдохновляли действительно высокие идеи, но ни тот, ни другой не представляли, сколь недолговечны их проекты. На сомнения епископа Филарета князь Александр Ни­колаевич приводил, казалось, очевидные возражения.

   — Да, владыко, собор Витберга далек от канонов древнерус­ских храмов Киева и Владимира, но согласитесь, мы ныне держава европейская. Возможно ли все время смотреть назад? Давайте утверждать свой новый облик!.. А на куполе храма все равно будет наш крест — так стоит ли копья ломать из-за деталей?

   — Ваша светлость, возражать не буду, но остаюсь при своем мнении. А слышали вы, как по Москве юродивые предсказывают, что новому храму не быть на горе?

   — Не смешите меня, владыка Филарете,— широко улыбнулся князь.— Как вы, с вашим умом можете верить россказням нег­рамотных баб и полоумных мужиков? Проведены уже изыскания. Почва прочная. Храм будет как бы опираться на саму гору... Если до вас дошло возражение Карамзина, то вольно ж ему играть в оппозицию. Писал бы свои прелестные повести...

   — Да ведь есть резон в его мнении,— не уступал министру епископ.—Храм Божий потребен для молитвы людской, а кто поедет на далекую окраину города, да еще в осеннюю грязь или весеннюю распутицу? А ну как будет пустовать храм? Тогда зачем он там?

   — Оставьте! Оставьте!.. Вы не хуже меня знаете: сей храм есть памятник. А на том самом месте стоял последний французский пикет! И наконец, государь так решил.

На последнее возразить было нечего. И на закладке храма, когда император серебряной лопаткой лепил раствор на закладную носку, Филарет испытывал смутные чувства. Он был вынужден принимать участие в деле, ложность которого ясно чувствовал, но воспрепятствовать коему никак не мог. Будь то явно вредное явление, погубительное для православия, он бы не колеблясь восстал за правду, но как возражать на уверения Голицына о ревностном желании укоренить, расширить и углубить христианство в России?

  Воодушевление князя все рослой открыло деятельную сторонуего натуры. В намерении придать всему делу просвещения христианское направление ничего худого нет, но невольным след­ствием образования «сугубого министерства» стало умаление роли Синода, низведённого до уровня какого-то департамента, да еще наряду с департаментом иностранных исповеданий! Князь, а с ним и государь искренне верили, что призывают благословение Божие на Россию, на деле же на страну опускался мистический туман.

    Дроздов знал об активности масонских лож, разнообразных религиозных кружков среди дворянства и раскольнических сект среди мужиков. Часть их отворачивалась от церкви, а часть прямо выступала против православия — вот угроза настоящая, но как с ней бороться? Князь не только позволил издавать Лабзину «Сионский вестник», объявив себя его цензором, но даже выхлопотал ему орден Святого Владимира 2-й степени «за издание на отечественном языке духовных книг».

   Друг Дроздова архимандрит Иннокентий первым возвысил свой голос против мистицизма. Скромный, чистый умом и сердцем ректор семинарии в защите православия был ревностен до самоотвержения, до забвения всякой осторожности. Он был из тех, кому нестерпима жизнь с уступками жалкому и тленному миру сему.