Век Филарета

    Река времен в своем теченье редко понятна людям. Почему и зачем происходит то или другое? Связаны ли события друг с другом или последовательность их случайна? В наказание или во спасение послано нам то и другое Всевышним? Немногим дано понимание главного смысла причудливых и хаотичных перепле­тений жизней и судеб, обретений и утрат, радостей и печалей.

    Главный же смысл определился давно, когда темной и теплой ночью, оставленный всеми, молился Спаситель в Гефсиманском саду, и был пот его как капли крови.

    15 марта 1865 года к десяти часам утра в Зимний дворец прибыли вызванные государем министры. Назначено было сове­щание по вопросу немаловажному — относительно дозволения смешанных браков между раскольниками и православными. Глав­ными лицами выступали обер-прокурор Святейшего Синода граф Ахматов, товарищ обер-прокурора князь Урусов и духовник го­сударя отец Василий Бажанов. Министр внутренних дел Валуев решительно оппонировал им, что мешало ему любезно беседовать со всеми тремя.

    Ожидали государя в Малахитовой гостиной, ярко освещенной солнцем, бьющим в высокие окна снопами жарких лучей. Бли­стали золото и бронза на вазах, столешницах, зеркалах и камине, но неудержимая сила солнца тонула в мягкой глубине темно-зе­леного камня. Отец Василий в бархатной фиолетовой рясе с мас­сивным наперсным крестом присел на стул возле камина. На­чальник III Отделения князь Долгоруков стоял у окна, опираясь на саблю, не то греясь на солнышке, не то рассматривая подве­домственную ему крепость на другом берегу Невы. Поспешно вошел министр иностранных дел князь Горчаков, как всегда без­укоризненно одетый и расточающий тонкие парижские ароматы, рассеянно оглядел собравшихся, пожал руки, принял благосло­вение от отца Василия и, обняв за талию князя Урусова, увлек его в сторону, зажурчал по-французски с легким грассированием. Граф Ахматов в нарядном генерал-адъютантском мундире стоял возле дверей, будто на часах, вытянувшись и прижав к правому боку портфель с докладом. Валуев внутренне усмехнулся, сама напряженная поза Алексея Петровича выдавала его неуверенность.

    Зазвенели высокие часы в углу, начали отбивать десять ударов. Распахнулись обе створки высоких, белых с золотом дверей, и в гостиную вошел Александр Николаевич. По его выразительному лицу все увидели, что государь в настроении добром и решитель­ном.

    При дворе ходили разные слухи относительно здоровья на­следника-цесаревича, великого князя Николая, занемогшего в начале года, ровно накануне официальной помолвки с датской принцессой Дагмарой. Государь, похоронивший своего первого ребенка, дочку Сашеньку, сильно переживал за сына. Консилиум докторов определил болезни в легких и советовал поездку цеса­ревича на юг. Отправив милого Никсу с женою в Ниццу, Александр Николаевич заметно успокоился.

     Пожав всем руки и склонив голову перед Бажановым, государь предложил занять места за столом. Первым докладчиком выступил обер-прокурор. Граф Алексей Петрович кратко напомнил о пре­дыстории вопроса и горячо обосновал необходимость твердости и неуступчивости в отношении раскольников, упирая на то, что официальная регистрация браков с раскольниками не формальная мелочь, а есть принципиальное отступление веры

истинной перед заблуждением и уклонением от православия. Привел и слова мос­ковского святителя, что «сектатор, почитающий царя врагом Божиим, беспощадно осужденным на погибель, не может быть впол­не верен царю». Сел. Князь Сергей Николаевич Урусов и отец Василий в выражениях вполне определенных поддержали обер-прокурора. Все взгляды устремились на царя.

    — Благодарю тебя за доклад, Ахматов, но не за выводы,— мягким тоном начал Александр Николаевич.— Позиция Синода выражена с исчерпывающей полнотой и ясностью: никаких ус­тупок! Понимаю... но с позиции государственной думается мне иначе. Пора покончить с разделением нашего народа. Надо при­влекать все его части к труду на благо отечества, а здесь наши старообрядцы могут дать больше, чем кто иной. Так почему же не сделать в их сторону один шаг? Это вовсе не признание ис­тинности их учения. Это... уступка из чувства человеколюбия. Впрочем, послушаем господ министров.

    Валуев тут же встал. Отдав должное мудрости и гуманизму государя, он рассказал, что в Москве случайно узнал о довольно снисходительном отношении покойного митрополита Платона Левшина к расколу.

    — Прославленный московский святитель полагал, что пасты­рю церкви Христовой невозможно убедить раскольников в их заблуждении. За протекшие века накопилось так много погреш­ностей и неосторожностей в писаниях церковных учителей, что всерьез исправлять их означало бы подать повод к великому соб­лазну И злу, горшему, чем раскол. Потому богословы всерьез и не спорят с раскольниками, что опасаются разойтись в основах учения. В свете изложенного проблема регистрации смешанных браков, право же, должна быть решена положительно.

    —  Интересно!  — воскликнул Александр Николаевич,— Это действительно важно. А кстати, почему Филарет не огласит мне­ния митрополита Платона?