Век Филарета

    4 апреля 1866 года в четвертом часу дня император совершал обычную свою прогулку по Летнему саду. Александр Николаевич с привычной благосклонностью отвечал на приветствия гуляющих и беседовал со своим племянником, герцогом Николаем Лейхтенбергским, и племянницей, принцессой Марией Баденской. Настроение у него было прекрасное. На боковой аллее он заметил знакомую тоненькую фигурку. Неудержимо тянуло подойти, но невозможно было самодержцу всероссийскому ни с того, ни с сего заговорить с одной из своих подданных. Но как же он любил эту юную и прекрасную подданную, княжну Екатерину Долго­рукую! В нахлынувшей страсти позабыты были жена и дети, дела государственные отошли в сторону. Ему нужна была только Катя! Коляска государя стояла у ворот. Александр Николаевич под­садил племянницу. Подскочивший полицейский помог набросить на плечи шинель. Кучер уже теребил вожжи. Лошади нетерпеливо переступали копытами по булыжной мостовой...

И вдруг стоящий в толпе молодой, высокий и сутулый, угрюмый лицом, в потертом пальтишке вытащил из-за пазухи пистолет и выстрелил в государя. Мимо!.. Пистолет выпал из дрожащей руки. Все оцепенели.

    Дима Каракозов побежал по набережной к Зимней канавке, за ним устремились городовой и жандарм. Александр Николаевич  ощупал левый бок — вроде цел. Слава Тебе, Господи!

     Гром грянул, но потрясенная Россия в радости от спасения монарха не осознала подлинного значения каракозовского выстрела.

    Владыка Филарет тотчас по получении ужасного известия отслужил в Чудовом благодарственный молебен, который по требованию народа повторил на переполненной москвичами Собор­ной площади Кремля. Все пребывали в радостном возбуждении, но он-то помнил свои слова императрице после падения Реута. По всему судя, начиналась вторая половина царствования государя Александра Николаевича, темная... Что ж, он сделал, что мог. Больше его в сей жизни ничего не держало.

    Пасху 1867 года Филарет встретил также в немощи и смог отслужить в своей домовой церкви только светлую заутреню. В мае переехал в Гефсиманию. Он ждал кончины.

    Накатывали воспоминания. Владыка Платон, помнится, рас­суждал: «В чем же состоит Евангельский покой? Состоит в спо­койствии совести. А совести спокойствие тогда есть, когда она тебя ничем не задирает; когда ты в пустынном труде над приме­нением всех полученных от Бога сил и способностей так распо­лагаешь своим состоянием, что исправление дел мирских не от­влекает тебя от Бога; когда служишь добродетели всеми силами души без всякой примеси корыстолюбия и честолюбия...» Можно ли быть уверенным, что всегда доставал до указанного образца? Увы мне!

    В один из вечеров после чтения увещевательной песни свя­тителя Григория Богослова рука сама потянулась к перу.

  Близок последний труд жизни, плаванье злое кончаю.

  И уже вижу вдали казни горького зла:

                    Тартар ярящийся, пламень огня, глубину вечной ночи,

  Скрытое ныне во тьме, явное там в срамоте.

  Но, Блаженне, помилуй и, хотя поздно, мне даруй

 Жизни остаток моей добрый по воле Твоей.

 Много страдал я, о Боже Царю, и дух мой страшился

 Тяжких судных весов, не низвели бы меня.

 Жребий мой понесу на себе, переселяясь отсюда скорбям, снеда­ющим дух.

 Жертвой себя предая.

 Вам же, грядущие, вам заветное слово: нет пользы Жизнь земную любить.

 Жизнь разрешается в прах.

    Но та самая жизнь земная, суетную тщетность которой он сознавал лучше других, не отпускала.

    Андрей Николаевич Муравьев прислал сердитое письмо из Киева, почему-де он остановил продажу Аляски американцам? 3 апреля 1867 года Филарет писал отцу Антонию: «Продажа Го­сударем владений в Америке, кажется, окончательно совершилась. Андрей Николаевич восклицает: какой тяжкий ответ лежит на стражах Израилевых! Может быть, мы дремлющие стражи, но что можно было сделать? Недавно услышал, что продают; трудно было верить; вдруг говорят, что дело сделано. Разве можно было стражам Израилевым вломиться в государственное управление и переменить государственное решение, состоявшееся и исполнен­ное? Господи, спаси царя и даруй ему советники и служители воли его мудры и верны!.. Пошлите от меня г. Бухареву сто рублей. Не надобно ли и сказать, что от меня, дабы он знал, что мы смотрим на него мирно, и не имел против нас немирной мысли».

    5 августа в лавре состоялось торжественное празднование пя­тидесятилетнего служения московского митрополита в архиерейском сане. Юбилей отмечался с размахом. Приветствия шли со всех епархий. Теплое письмо прислал константинопольский пат­риарх Григорий. Император всемилостивейше предоставил право предношения креста при служении, ношения двух панагий на персях и прислал настольные изображения Александра I, Нико­лая I и свое собственное, соединенные вместе и осыпанные брил­лиантами. Трудно было остаться равнодушным к нахлынувшему потоку похвал, а все же относились они больше к символу, а сам Филарет мечтал о криле голубином...