Век Филарета

    Подобно многим слабым натурам, Бухарев был ослеплен одной идеей и ничего больше вокруг не видел: он со страстью погрузился в толкование Апокалипсиса, наивно уверенный, что именно ему суждено открыть людям истину. Академическое начальство из­давать толкование отказывалось и не советовало показывать мит­рополиту. Отец Феодор не отступал.

    Филарет прочитал толкование и при возвращении сказал лишь: «В уме ли он?» Известно было, что сосредоточенное углубление в Апокалипсис часто оказывалось преддверием к сумасшествию. Митрополит поручил молодого профессора одному

духовному стар­цу из Чудова монастыря, однако самолюбие профессора не за­хотело смириться перед простым иноком. Вскоре архимандрита перевели в Казанскую академию. По-человечески митрополиту жаль было Бухарева, но для дела были опасны сия пылкая про­стоватость, сия одержимость своей идеей в ущерб внутреннему, духовному деланию (сжег же мирянин Гоголь второй том своего романа).

    От торговых рядов отец Феодор торопливо зашагал в сторону Волги, к Иерусалимской слободе, расположенной в версте от города. Мороз был невелик, падал редкий снег, и сквозь снежную дымку дивными видениями выступали одна за другой церкви и колокольни.

    Отец Феодор останавливался перед каждой церковью, пе­рекладывал узелок с книгами из правой в левую руку, истово крестился и шел дальше. Будь время, обошел бы все, от храмов Димитрия на Крови, Корсунского, Предтеченского до Алексеевского и Воскресенского монастырей с их церквами и со­борами. Но он спешил.

    В овраге за городской чертой дорога оказалась раскатанной санями, архимандрит поскользнулся, упал и выронил узелок. Мгно­вение ужаса и отчаяния: рукопись! В узелке кроме Библии и книги Исаака Сирина находился единственный полный экземпляр его толкования на Апокалипсис. Бросившись на наст, отец Феодор схватил дорогую ношу. Распевая в голос «Да святится имя Гос­подне», он отправился дальше.

    Вдруг разом и неожиданно оказалась сломанной его жизнь. Всего три года назад многие прочили ему архиерейство, да и сам отец Феодор был уверен в своем пути, как служебном, так и духовном. Давнее перемещение Филаретом московским от Тро­ицы в Казань обернулось к лучшему. Помимо должности инс­пектора, Бухарев вошел в руководство академическим журналом, стал цензором при академии. С улыбкою вспоминались предос­тережения товарищей при его пострижении: «Ты будешь несча­стен!.. Сам не знаешь, что делаешь!.. Ты погибнешь, или с ума сойдешь, или сопьешься!..» А спустя двадцать лет никто не уди­вился награждению его орденом Святой Анны 2-й степени и последовавшему за тем переводу из Казани в Петербург для работы в духовной цензуре.

    В цензурном комитете к нему относились как к послушной детали огромного механизма, не имеющей, да и не могущей иметь своих мыслей и чувств. Между тем страстное желание сказать свое слово и уверенность, что слово это правильно, требовали выхода. Невзрачная внешность и слабый голос препятствовали его приглашению в столичные храмы для произнесения пропо­веди. Но ведь он не хуже иных-прочих.

    В 1680 году отец Феодор издал книгу своих статей «О сов­ременности в отношении к православию», равнодушно встре­ченную церковными людьми и с издевательской насмешкою журналистами. Ядовитый и злобный Виктор Иванович Аско­ченский, редактор духовного журнала «Домашняя беседа», вце­пился в отца Феодора, найдя в нем объект для глумления. Многословные и ложно многозначительные статьи, право же, не заслуживали такого внимания, но автор ценил их иначе. Ему доставляло физическое страдание одно воспоминание о критике недоучки семинариста, объявившего его самого «тру­сом, ренегатом и изменником православия», ибо, по мнению ханжи, нельзя одновременно и ратовать за православие, и про­тягивать руку нашей новой цивилизации. Необъяснимым об­разом Аскоченский оказался в любимцах митрополита Исидора. Бухарев полагал, что мнения журнальных писак не всесильны, но ошибся: Синод запретил к изданию его толкование на Апо­калипсис. Это был конец всему.

    К тому времени архимандрит Игнатий по желанию императ­рицы-матери был возведен в сан епископа и направлен в Став­рополь. По дороге в епархию, в Москве новопоставленный  вла­дыка пользовался гостеприимством московского святителя. Немало вечеров отдано было разговорам, в которых Брянчанинов высказывал давно

обдуманное и с некоторым удивлением видел, что престарелый митрополит, несмотря на слабость и уединенный образ жизни, хорошо осведомлен о текущих событиях и во многом разделяет его безрадостные оценки.