Век Филарета

    В те февральские дни на столичных улицах и проспектах по­явились военные патрули. В полицейских участках были заго­товлены возы розог. Иные аристократы на всякий случай уезжали в свои поместья, опасаясь разгула черни при объявлении воли. К удивлению обитателей Зимнего дворца, сам государь был спо­коен и даже весел.

    19 февраля 1861 года манифест был подписан Александром Николаевичем (текст Филарета остался без изменений), а 5 марта во всех церквах Петербурга, Москвы и губернских городов был зачитан русскому народу. Об авторстве московского митрополита почти никто не знал, и потому многие удивились, когда император наградил его, наряду с известными эмансипаторами, золотой ме­далью с одним словом «Благодарю».

    Глава 3

И ДРОГНУЛИ СТЕНЫ ИЕРУСАЛИМСКИЕ

    Прошла оттепель. Россия наконец стронулась с належалого места, но куда двинулась — никто сказать не решался. Редкие умы прозревали будущее, и оно виделось безрадостным. Казалось бы, почему?

    С уничтожением крепостничества страна вступила в ряд ци­вилизованных европейских держав, вот и железные дороги стали строить, и Шопенгауэра читать. Так, но скверны и зла в жизни будто прибавилось.

    Церкви не пустели, благочестие еще сохранялось в народе, но трактиры и кабаки богатели все больше. В иных городах на десять домов приходилось по кабаку. Дешевое вино стали пить не только мужики, но и бабы и малолетки. Появившимся уго­ловным

судам и адвокатам работы хватало по всей России: там семью убили за столовое серебро,

там мошенничеством разорили десятки людей. Нищих и обездоленных прибывало с каждым го­дом, среди них росла доля праздных и порочных натур. Разврат укоренялся в больших и малых городах и считался в обществе терпимым злом. Часть высшего класса увлеклась спиритизмом, развлекаясь общением с духами и не сознавая, что это за духи. Молодой и активный слой нарождавшихся разночинцев оказался охвачен идеей всеобщего отрицания, отказываясь как от христи­анских святынь, так и от долга верноподданных, от привычных норм поведения, от отцовского уклада жизни.

«Что это значит? — задавался вопросом архимандрит Игнатий Брянчанинов.— Веет от мира какою-то пустынею, или потому, что я сам живу в пустыне, или потому, что и многолюдное об­щество, когда оно отчуждалось от Слова Божия, получает характер пустыни... трудное время в духовном отношении! За сто лет до нас святой Тихон говорил: «Ныне почти нет истинного благоче­стия, а одно лицемерство». Пороки зреют от времени... очевидно, что отступление от веры православной всеобщее в народе. Кто открытый безбожник, кто деист, кто протестант, кто индифферентист, кто раскольник. Этой язве нет ни врачевания, ни ис­целения... Последствия должны быть самые скорбные. Воля Божия да будет! Милость Божия да покроет нас!..»

    Московский митрополит, давно пребывая на вершине цер­ковной власти, не ослеплялся ее блеском и сознавал назревающую угрозу, однако в отличие от Брянчанинова имел характер бой­цовский. Пока слушают — надобно говорить, пока можешь по­влиять на власть — действуй, так рассуждал Филарет. В очередном отчете о состоянии московской епархии он писал: «Нельзя не видеть противоположных благочестию явлений и преступно было бы равнодушно молчать о них. Литература, зрелища, вино губи­тельно действуют на общественную нравственность... Лучшее бо­гатство государства и самая твердая опора престола — христиан­ская нравственность народа». Увы, его не желала слушать не только власть, но и часть людей церковных.

    В один из февральских дней 1862 года, накануне праздника Сретения Господня, в Углич прибыл странный путник. За долгий путь от Твери пассажиры почтовой кареты не раз поглядывали на маленького монашка, некрасивого лицом, с приплюснутым носом и черной густой бородою. Скуфья надвинута почти на глаза, мужицкий армяк, на коленях небольшой узелок. Он то что-то тихо бормотал, рассуждая сам с собою, то замирал, будто пораженный чем-то, то бросал на соседей взор блестящих голубых глаз, но ясно было, что своих спутников он не видел. Еды у монаха никакой не было, и не протяни ему угличская купчиха пирога с вязигою, так бы и ехал голодным. Но с некоторым удивлением пирог взял, ласково преподал бабе благословение и принялся рассеянно есть, вновь погрузившись в свои думы. То был архимандрит Феодор Бухарев.

    Отец Феодор принадлежал к числу ищущих Истины. Почти мальчиком, при полном незнании жизни поступил в монахи и в сорок лет оставался пылким, восторженным юношей, в житей­ском отношении наивным до смешного. Войдя в годы обучения в круг первенствующих академиков, Бухарев и поныне считал себя глубоким богословом, хотя слабо знал историю и неглубоко догматику. Лекции его посещались плохо, журнальные статьи были многословны и малосодержательны.