Век Филарета

    Велика сила слова. Слово неверное смутит и разобидит, иных введет в искушение. Слово верное и уместное умирит страсти, успокоит сердца и вразумит желающих правды. Как же может он уклониться от предлагаемого Провидением?.. Страшно, дос­танет ли сил, летами старее почти всех российских архиереев. Но не поучает ли тот же святитель Тихон: «Бывает, что мать, видя свое дитя скорбящее и плачущее, утешает тое и говорит ему: не бойся, я с тобою. Такой милосердный и человеколюбивый Бог, иже есть Создатель и Отец щедрот и Бог всякия утехи, верной душе, находящейся во искушениях и напастях, скорбящей и се­тующей и боящейся, глаголет: не бойся, Я с тобою; Я твой Соз­датель, Я твой Искупитель, Я твой Спаситель. Я твой Помощник и Заступник, Я, Который в руце Своей все содержу и Которому вся повинуются. Я с тобою...»

    Приехавшим вечером следующего дня на подворье Топильскому и троицкому наместнику владыка позволил себя уговари­вать, но хорошо знавший митрополита отец Антоний скоро за­метил некую решимость в его глазах.

    — Уж не напрасно ли мы порох тратим, святый отче? Вы решились?

    — Покоряюсь воле государевой,— сдержанно ответил Фила­рет,— Давайте, давайте мне бумаги.

    Проект манифеста оказался длинен и многосложен. Изучив его секретные пункты о имущественных и иных комитетах и комиссиях, митрополит погрузился в работу.

«Наконец друг добродетели,— иносказательно писал Топильский в Петербург,— убедился в необходимости сделать предпо­лагаемое дело и принялся сегодня решительно за работу».

    За трое суток Филарет полностью переписал проект манифе­ста, разделив его на три части и придав всему тексту звучание ясное и торжественное, приличествующее такого рода документу. «Божиим Провидением и священным законом престолонаследия быв призваны на Прародительский Всероссийский Престол, в соответствии сему призванию Мы положили в сердце своем обет обнимать нашею Царскою любовию и попечением всех наших верноподданных всякого звания и состояния...»

    Филарет знал, что не столько рассудочный расчет, сколько голос сердца вел императора по пути освобождения. Хотелось передать, донести до всех и каждого ту доброту, которая обитала на высочайшем престоле, но главным оставалось ясное изложение вопроса: «...мы убедились, что изменение положения крепостных людей на лучшее есть для нас завещание предшественников наших и жребий, чрез течение событий поданный нам рукою Провиде­ния... В силу означенных новых положений крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обыва­телей...»

    В эти дни на подворье был отменен прием посетителей, к важным лицам владыка высылал Парфения с извинением заня­тостью. Топильский объезжал московских родственников и зна­комых, а вечера проводил на Троицком подворье, отвечая на вопросы и сомнения митрополита. Генерал-губернатор, узнав из письма дяди, бывшего членом Государственного совета, о дате предстоящего подписания манифеста, сделал вывод, что государь непременно по сему поводу зимою же посетит первопрестольную, и распорядился готовить медвежью охоту.

    Филарет же дни и ночи проводил за письменным столом, исписывая лист за листом летящей скорописью, а после правил написанное, сокращая и добавляя, стремясь в

немногих словах сказать многое... «Полагаемся и на здравый смысл нашего народа... с надеждою ожидаем, что крепостные люди, при открывающейся для них новой будущности, поймут и с благодарностию примут важное пожертвование, сделанное благородным дворянством для улучшения их быта...» Колебался, как об этом сказать, ибо кому неведомо было как раз нежелание российского дворян­ства, кое принудили жертвовать своей собственностью. Но госу­дарь настоятельно просил сказать именно в высоком, благородном смысле... пусть хоть утешением послужат бывшим душевладельцам слова манифеста.

    Глаза уставали. Когда строчки мутнели и сливались, Филарет снимал очки и шел в спальню умываться, охлаждая глаза. Окна выходили на двор, в котором шла обычная жизнь: расхаживали приехавшие из лавры иноки, келейник нес выбрасывать золу из печки, ленивые коты проходили по своим делам, посматривая, не зазеваются ли птички, но шустрые воробьи порхали скоро, а румяные снегири сидели высоко на ветках рябины.

В кабинете, перекрестившись на образ Спасителя, Филарет сел за стол. Надо было написать заключение, совсем немного:

    «...Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественнаго».

    8 февраля в лавру примчался курьер с Троицкого подворья. Отец Антоний надорвал конверт, написанный знакомым четким почерком. «Сейчас получил из Петербурга посредством телеграфа просьбу, чтобы немедленно при мощах преподобного Сергия совершено было молебствие о Божием покровительстве и помощи Благочестивейшему Государю и отечеству. Потрудитесь немногим собором, но сами с немногими совершить молебное пение Пре­святой Троице и преподобному Сергию с акафистом. Тихо скажите и скитским старцам, да умножат моления о Православной Церкви, православном Царе и отечестве».