Век Филарета

    В Москве на Ходынке разместилась гвардейская пехота, а кавалерию поставили на окраинах города. По распоряжению ко­мандующего гвардейским корпусом двадцатипятилетнего вели­кого князя Николая Николаевича на Ходынском поле была по­строена огромная ротонда, в которой под музыку духовых орке­стров давались танцевальные вечера.

    Ах, что это были за вечера!.. Блестящие гусары, рослые ка­валергарды, высокомерные преображенцы, ироничные семеновцы — все они вдруг открыли для себя целый континент, насе­ленный прелестными провинциальными барышнями (впрочем, кое-кого больше привлекали дамы). Завязывались романы, за­ключались скоропалительные помолвки, случались измены, сло­вом, среди дворянской молодежи страсти кипели нешуточные, и материнские сердца трепетали.

    Сердца отцов бились ровнее. В гостиных и курительных ком­натах дворянских особняков и Английского клуба шло нескон­чаемое обсуждение разнообразнейших вопросов, из которых на­иважнейшим оставался крестьянский.

    — Уверяю вас, следует ожидать самого худшего. Пройдет коронация, а там возьмут и объявят указ: идите, мужички, на все четыре стороны! Они уйдут, а мы останемся с носом.

    — Помилуйте, да как же так? Да может ли такое?.. А если я не хочу!

    — Вас никто и не спросит. Слышали небось, как при Павле Петровиче было...

    — Никто у нас ничего не отнимет! Дворянство есть первая сила и первая опора государя, а государь есть первый дворянин!.. Вот у меня полторы сотни мужиков, так они же меня любят. Я им отец родной! Балуют — накажу, нужду терпят — помогу. Они сами от меня никуда не уйдут.

    — Блажен, кто верует...

    — Помяните мое слово, мужиков у нас рано или поздно от­нимут! Только бы землю сохранить!..

    17 августа состоялся торжественный въезд в Москву государя Александра Николаевича. После сигнальных выстрелов из орудий, поставленных в Кремле, загудели-зазвонили колокола всех мос­ковских церквей. Шествие двинулось из Петровского дворца. Оно было чрезвычайно длинно, но собравшаяся публика не чувство­вала утомления.

    Члены дипломатического корпуса ожидали прохождения це­ремонии за завтраком в доме князя Белосельского-Белозерского на Тверской. Высшее общество Москвы толпилось на трибунах, устроенных по настоянию князя Голицына во дворе Английского клуба. У Триумфальных ворот на пересечении Садовой и Твер­ской, на Страстной площади, у Воскресенских и Спасских ворот были выстроены галереи в древнерусском стиле, и все они уже с полудня были переполнены взволнованной публикой.

    Шествие открывали московский полицмейстер Николай Иль­ич Огарев, привлекавший внимание огромностью корпуленции и большими вислыми усами, и двенадцать высоченных жандармов, за ними следовал конвой его величества, далее — к восторгу пуб­лики — кавалькада из представителей азиатских народов России: башкир, черкесов, абхазцев, калмыков, казанских и крымских татар, мегрелов, каракалпаков, дагестанцев, армян, гурийцев, гру­зин, курдов. Сверкали и блестели оружие, кольчуги и конская сбруя, украшенные золотом и драгоценными камнями. Бритые головы одних, волнистые кудри до плеч у других, высокие бараньи шапки и чалмы, яркие халаты и ослепительно белые черкески вызывали в памяти арабские сказки.

    Далее на отборных белых скакунах следовал эскадрон кава­лергардов, великанов в белых мундирах, закованных в блестящие позолотой кирасы, со сверкающими орлами на позолоченных шлемах; за ними — не менее великолепный эскадрон конной гвардии на гнедых, красновато-рыжих конях; в пешем строю шли ветераны гренадерской дворцовой роты.

    В открытом фаэтоне в шесть лошадей ехали два церемоний­мейстера с жезлами, обер-церемониймейстер с жезлом, украшен­ным изумрудом, двадцать пять камер-юнкеров верхом и один­надцать камергеров верхом. Таково было начало... Неделю шли в Москве высочайшие смотры и парады.

     26 августа, в день святых мучеников Адриана и Наталии, в семь утра Кремль уже был полон народа. На помост, сооруженный на Соборной площади, публику пускали по выданным билетам, остальное пространство затопило море нарядно одетого простонародья. Все вздрогнули от залпа пушек, поставленных близ Спас­ских ворот. Ударил большой Успенский колокол, ему отозвались на звоннице колокола Реут и Медведь, дружным хором загудели колокола Ивана Великого, и пошел радостный трезвон сорока сороков московских церквей.

    Отворились двери Успенского собора. Публика внимательно следила, как застилали красным ковром соборное крыльцо, как тянули красную же ковровую дорожку от собора к Грановитой палате, как через западные двери входили в собор генералы и придворные чины в расшитых золотом мундирах, стройные дамы свиты в розовых и голубых

кокошниках, унизанных жемчугом и осыпанных драгоценными камнями, иностранные гости и дип­ломаты в непривычных глазу мундирах, католическое духовенство в фиолетовых и малиновых сутанах.