Век Филарета

    «Нынешнее устройство общества бессмысленно и несправед­ливо»,— утверждал Оуэн. Тут и возражать никто не брался. Маль­чики помнили убожество нищих крестьянских изб, от которых немногим отличались избы сельских священников; большинство знало по себе и близким жестокость сельских священников; боль­шинство знало по себе и близким жестокость помещиков и ко­рыстолюбие чиновников; всякий что-нибудь да слышал о рос­кошном образе жизни аристократии, всякий видел на улицах и проспектах Петербурга холеных франтов-бездельников и жеманных барышень, которым и в голову не приходит учиться или трудиться, которые унижают лакеев, платят по пять рублей за бутылку шампанского, а на эти деньги можно экономно прожить две недели!..

    «Духовенство всего мира и его темное царство сделали не­возможным создание хорошего общества,— объяснял благород­ный, мудрый старик с белыми бакенбардами и в колпаке (портреты Оуэна заменили у них иконы).—Духовенство насаждало таинственность, лживость и всякого рода нелепости, утверждая, что зло будет существовать вечно, ибо человек греховен по своей природе». Мальчики не чувствовали себя греховными, и их ра­довало утверждение Оуэна, что бояться смерти не надо, что после своего распада они переживут бесконечный ряд обновлений в виде «усовершенствованного существования». Их сердца были чисты, и потому так приятно было узнать, что главной задачей всякого передового человека является создание «хорошего обще­ства» для приращения милосердия, доброты, любви, правдивости, но прежде всего и более всего — знания.

    Правда, иные мнения Оуэна вызывали у мальчиков недоуме­ние. Коли очевидно, что нынешнее запутанное, сложное и не­разумное общество плохо,— надо его рушить, а старик почему-то уговаривает совершать переход к новому, простому и разумному состоянию постепенно, мирным путем. Спорили, спорили, на­конец Добролюбов заявил, что плавное движение предлагается для развитой Англии, а к отсталой России не относится.

    Не сразу принималась и суть оуэновского учения об отмене частной собственности и организации жизни общества вплоть до любого индивида на научных началах. Иные хихикали, слыша о детальном планировании в будущей коммуне кухни, столовой, спальни, прачечной, конюшни и пивоваренного завода, иные пугались разрешения родителям видеть детей лишь в определен­ные часы, иным жалко было отцовского дома, сада и огорода, лошадей и коров. Со временем мальчики пообвыкли к новым идеям, и большинство стало завзятыми оуэнистами. Подкупали простота учения и сознание своей избранности, ибо только они решились отказаться от ветхого уклада жизни и досконально по­стигли новое знание.

В институте ходила по рукам рукописная газета «Слухи» с дерз­кими стишками. Высмеивались ректор, инспектор, преподаватели и даже покойный император. Начальство и хотело бы пресечь зло, но оказалось бессильным перед насмешками и полным нигилизмом дружно державшихся студентов. Попечителю учебного округа и ми­нистру просвещения доложили, что не стоит придавать большого внимания мальчишеским дерзостям, все мы были молоды и пылки, а со временем охладели и остепенились... Начальство было занято важными делами и потому удовольствовалось объяснениями. Между тем в том же году Добролюбов познакомился с одним из вождей прогрессистов Николаем Гавриловичем Чернышевским, открывшим ему двери в столичные журналы. Но занимали передовых людей не журнальные статьи — они всерьез думали о коренном и насиль­ственном перевороте в России.

    Глава 9

КОРОНАЦИЯ                                 

     В мае 1856 года, после прекращения войны и заключения в Париже мирного договора, в Москве начались приготовления к коронации. Старая столица вновь должна была утвердить должным образом на престоле главу династии Романовых. Главой специ­альной комиссии был утвержден министр двора граф Владимир Федорович Адлерберг, а верховным маршалом — князь Сергей Михайлович Голицын. Граф оставался на берегах Невы, и потому князю пришлось принять на себя немалую часть забот.

    По совету владыки Филарета Голицын сразу оставил за собою выработку церемониала, благо под рукой были книги о коронации Екатерины Алексеевны и Павла Петровича, Николая Павловича и Александра Павловича, все же вопросы практические князь переадресовывал генерал-губернатору. Впрочем, Закревский мало с этим считался и по нескольку раз за неделю навещал старого князя, прося советов и мнений относительно всевозможных де­талей.

     Все лето съезжалось в Москву дворянство. Петербургские ари­стократы через комиссионеров нанимали квартиры в частных домах и этажи в гостиницах. Родовитое и мелкопоместное дво­рянство поселялось у родственников, снимало номера в трактирах. Съезд оказался небывалый, и цены подскочили. За наем кареты просили уже не четыре рубля, а двадцать, за месячный наем квар­тиры требовали плату, равную годовой. Однако дворянство еще не обедняло. Ворча и негодуя, оно платило. В модных лавках на Кузнецком мосту провинциалы раскупили для жен и дочерей все старые запасы парижских шляпок, корсажей, лент, платьев, зон­тиков, перчаток и башмаков.