Век Филарета

    По случаю коронации Москва дворянская веселилась на балах и приемах, в театрах и семейном кругу; Москва купеческая устроила в Манеже богатый обед для севастопольских ветеранов и обсуж­дала прием купеческой депутации императором; Москва мещан­ская переживала волнение празднества на Ходынке, где устроено было богатое угощение, поили вином и пивом; Москва церковная следила за редким на ее земле событием — работой Святейшего Синода.

    Заседания проходили в Чудовом монастыре. Помимо посто­янных членов Синода по предложению московского митрополита были приглашены многие архиереи, участвовавшие в коронации. Главным вопросом для обсуждения стала русская Библия.

    И ленивые, и недалекие, и ревностные формалисты, не говоря об архиереях думающих, должны были признать: пора. Мало того что жажда духовная очевидна, время изменилось. Все больше образованных. Все больше духовных соблазнов и прельщений. Как воин перед битвою готовит латы и меч, так и Церковь должна обрести свое мощное орудие.

    Заручившись согласием большинства Синода, Филарет 10 сен­тября добился единогласного решения: переводить Священное Писание на русский язык, начав с Нового Завета. Естественно возникло и второе решение: поручить митрополиту московскому составить о сем проект синодского постановления для представ­ления государю.

     Приехавший в Москву отец Антоний торжествовал, филаретовский круг москвичей также радовался успеху, однако сам свя­титель был сдержан. Смущало его одно обстоятельство: митро­полит Никанор по болезни не смог подписать составленный про­ект и 17 сентября скончался, едва вернувшись в Александро-Невскую лавру, а подпись первоприсутствующего в Синоде была важна. Правда, старый друг, владыка Евгений проект заслушал (ибо читал с большим трудом) и подписал как сходный с мнением Синода. Как-то отнесется к этому новый обер-прокурор, которым (по словам императора) будет граф Александр Петрович Толстой.

    14 сентября проект московского митрополита был отослан к невским берегам, но известный Филарету Карасевский вдруг 20 сентября был уволен по болезни. Исполнение обязанностей обер-прокурора перешло к тайному советнику Сербиновичу, ко­торый в ожидании нового начальства бумагу прочитал и задумался. Постаревший и порядком

полысевший, похоронивший жену и выдавший замуж двух дочерей, Сербинович стал самым сведущим и опытным синодским чиновником, впрочем, ни на волос не изменившим своего отношения к православию.

    Вечером того же дня в одной петербургской ресторации в отдельном кабинете он ужинал с добрым знакомым, бывшим, собственно, не столько приятелем, сколько его духовным нас­тавником. Пересказав все новости по своему ведомству, Серби­нович поведал и об очередной попытке московского Филарета перевести на русский Библию.

    — И что же Синод? — спросил приятель.

    Сербинович переждал, пока лакеи уберут тарелки (они гово­рили по-французски, но кто знает этих лакеев), и со вздохом сказал:

    — Поддержал полностью. В том-то и дело, что никто и слова не произнес против. Трудно возражать старейшему архиерею, ко­торый только что короновал императора.

    — Понятно,— признал приятель, ибо был сметлив,— Вы го­ворили, что противником Филарета московского является Фи­ларет киевский. Это так?

    — Не совсем,— замялся Сербинович.— Они давние друзья, ки­евский Филарет — еще более рьяный схизматик, чем московский. Известны слова покойного императора Николая: «Пока живы Филарет мудрый и Филарет благочестивый, о церковном управлении много беспокоиться нечего». Разделяет их лишь отношение к переводу Писания на русский.

    — Вот-вот! — поднял палец приятель.— Это и следует исполь­зовать. Надо полностью донести все возражения из Киева до слуха императора. Используйте свое положение!

    — Увы, я халиф на час,— печально улыбнулся Сербинович.— Сегодня назначен новый обер-прокурор — граф Толстой.

    — Что за человек?

    — Знатной фамилии, богат, очень набожен. Он протеже им­ператрицы.

    — Так-так... А какие у них отношения с московским Филаретом?

    — Кажется, никаких отношений нет вовсе. Они знакомы, и все.

    — Выходит, я знаю больше вас. Граф Александр Толстой от­носится почтительно к московскому митрополиту, однако не во всем ему сочувствует. Граф крайне уважителен к монашествующим и полагает, что московский Филарет многое делает для показа. Вы подскажите ему, что киевский Филарет — истинный монах, всегда был далек от высшей власти и истинный ревнитель пра­вославия...— Поднятый палец подчеркнул важность сказанного,— Постарайтесь хотя бы придержать положительное решение, а там оно само сойдет на нет. Постепенно русским схизматикам надоест их непонятная Библия, и они неизбежно станут обращаться к нам, к твердыне римской церкви... Я навещу вас вскоре.

Он протянул Сербиновичу руку, которую тот почтительно поцеловал, чего между приятелями, конечно, быть не могло.