Век Филарета

    24 сентября в здание Синода вошел граф Толстой. Он был встречен членами Синода во главе с новым первоприсутствующим митрополитом Григорием Постниковым. После молебна граф произнес небольшое слово, в котором, к радости и удивлению архиереев, цитировал Писание и отцов церкви. Поблагодарив всех за поздравления, новый обер-прокурор перешел в свой ка­бинет, куда позвал для передачи дел Сербиновича.

    Не первым, но и не последним, между доносом о недостойном поведении одного провинциального архиерея и вопросами сино­дальной типографии, было сказано и о проекте Филарета.

    — Погодите, погодите,— остановил граф старательного док­ладчика на перечислении сумм, уплаченных за бумагу для типо­графии.— Вы сказали о проекте Филарета. Какого Филарета и что за проект?

    —  Московского высокопреосвященного митрополита Фила­рета проект о желательности перевода Библии на русское наречие. Осмелюсь заметить, проект не

новый, отвергнут был в царство­вание покойного государя Александра Павловича при высоко-преосвященнейшем Серафиме, в царствование покойного госу­даря Николая Павловича при нем же. Отпечатанные русские пе­реводы Нового Завета были изъяты в 1824 году по высочайшему повелению.

    — Об этом мне говорил сам владыка Филарет перед моим отъездом,— услышал испуганный Сербинович.— Поясните толь­ко, этот проект высокопреосвященного или Синода?

    — Так что, ваше высокопревосходительство... Синод был в Москве в то время, когда проект составлялся, однако подписи стоят одного владыки Филарета и заштатного владыки Евгения Казанцева... Он почти слепой! — со значением добавил Серби­нович.

    — Насколько я знаю, владыка Евгений не за штатом, а член Синода.

    — Виноват, оговорился.

    — Ну ладно. Как вы поступаете с бумагами, написанными от имени Синода на высочайшее имя? — спросил граф.

    — Тут, ваше высокопревосходительство, путь один: просить мнения старейшего и мудрейшего нашего архиерея, митрополита киевского.

    — Да, я о нем слышал только хорошее, согласился граф.— Так вы отправьте проект Филарета в Киев, а я еще от себя напишу.

    Почти двадцать лет киевской митрополией управлял Филарет Амфитеатров. К старости он оставил богословские занятия, заботы епархиальные возложил на викариев, которым доверял полностью, делами лавры бессменно занимался его наместник Иоанн, хотя последнееслово во всех важных делах оставалось за митрополитом.

    В епархии его любили, и трудно определенно сказать за что. По слабости здоровья служил он мало, редко появлялся на тор­жественных церемониях, но уж коли служил — вся церковь лила слезы от умиления, уж коли где появлялся (в университете на экзамене, в иконописных мастерских, на Днепре в праздник Бо­гоявления) — все радовались от одного лицезрения почтенного старца, с ангельскою кротостию и добротою раздававшего благословение уличным мальчишкам, чиновникам, духовенству, хму­рым хохлам, приехавшим на базар, купцам и скромным мещанам, не пропуская никого. В Киеве его любовно называли «наш милый дидулю».

    20 ноября владыке Филарету передали письмо от нового обер-прокурора и приложенный к нему пухлый пакет.

    «...Первое дело, которое дошло до меня прежде вступления моего в должность и которое ваше высокопреосвященство изво­лите усмотреть из приложенной при сем Записки / Такое название получил проект московского митрополита./, есть возоб­новляемый ныне вопрос о переводе Св. Писания на русское на­речие... Изъясненное в Записке мнение было принято без воз­ражения и другими членами Св. Синода во время пребывания их в Москве...»

    Владыка неторопливо прочитал письмо графа, а Записку дал читать келейнику. Тому казалось, что митрополит слушает не­внимательно, думает о своем, иногда шевелит губами, не то с кем-то говоря, не то молясь, но владыка не впервые слушал мнение своего соименника и знал его достаточно.

    Прочитав записку, келейник сложил ее на конторку и во­просительно глянул на владыку.

    — Позови, милый, отца Антония.

    Вошел его племянник, архимандрит Антоний, высокоученый монах, почитавший митрополита, как отца родного.

    — Прикрой-ка дверь плотнее... Садись, милый, возьми перо, и напишем с тобою бумагу... Надиктую тебе начерно, а после перебели сам старательнее, бумага в Синод!.. «Ваше сиятельство, во время давнего пребывания вашего в Киеве в беседе со мною