Век Филарета

     19 февраля 1855 года российский престол перешел к Алек­сандру II. Верность заветам покойного отца не мешала новому государю задумываться о причинах поражения России и способах исправления сего прискорбного положения. Он еще покорно слу­шал николаевских вельмож Алексея Федоровича Орлова и Алек­сандра Ивановича Чернышева, но со вниманием прочитывал и иные мнения, в рукописных листках ходившие по рукам в обеих столицах. «Сверху — блеск, снизу — гниль» — фраза из одной бу­маги засела у него в памяти и не давала покоя. При батюшке за такие мысли полагалась Сибирь, но молодой император считал гласность полезным средством к обновлению и перестройке государства.

    Первым своим делом Александр Николаевич полагал завер­шение войны. Начальное заносчивое стремление во что бы то ни стало одолеть противника вскоре сменилось у него горестным пониманием, что страна отчаянно нуждается в мире.

    Гора забот свалилась на него. Он поражался, как мог покойный батюшка нести это бремя изо дня в день более четверти века без всякого отдыха. Дела оказывались крайне разнообразны, но все требовали его личного внимания и решения: неблагополучие с финансами, открытое недовольство сохранением крепостного строя, утверждение новой формы в армии, трудности с вывозом русской пшеницы, смена непригодных и замена выбывших из строя ко­мандиров в действующей армии, возросшая активность раскольников, инициатива дворянства ряда губерний и некоторых от­купщиков по формированию новых полков и еще тысяча неот­ложных проблем. Император принимал многих посетителей, же­лая выработать единый взгляд на будущее России, но мнения никак не сходились.

    В круговороте дел он не придал большого значения донесению московского генерал-губернатора о том, что в день принесений присяги в Кремле упал большой колокол, называемый Реут. Жаль было погибших, но мало ли происходит несчастных случаев, та­кова жизнь. Что до мистической стороны происшедшего, то Александр Николаевич не позволял себе задумываться над этим, как с усмешкою относился к десятилетней давности предсказанию венской гадалки о стоящих на его пути шести покушениях. Надо было работать! Надо было жить!

    За годы николаевского царствования первопрестольная мало изменилась. Дворянские особняки с колоннами составляли не­большие островки в пределах Бульварного кольца, но и в центре, а уж тем более на окраинах на каждом шагу встречались дере­вянные, часто неоштукатуренные дома и домики, большею частью с мезонинами, огороженные не всегда прямо державшимися за­борами. Иные улицы за лето зарастали травой, а многочисленные сады и палисадники утверждали петербуржцев в мысли, что Мос­ква — большая деревня.

    Весной луж, грязи и навозу на улицах было столько, что иной раз нанимали извозчика только для переправы на другую сторону улицы или площади. Вечерами улицы едва освещались тускло горевшими фонарями, заправляемыми гарным маслом, которое фонарщики не без выгоды для себя экономили. На площадях и  перекрестках по-прежнему выстаивали часы грязные и грубые будочники с алебардами, служившие пугалом как для людей злых, так и для добрых.

    Московское население покорно и безропотно подчинялось всем распоряжениям власти. Никто не дерзал курить на улицах. По выходным и по праздникам семьями отправлялись в свой приходской храм. Посты строго соблюдались. Московская ари­стократия интересовалась европейской политикой и тихонько по­рицала министров. Мелкопоместное дворянство покучивало, иг­рало в картишки, иные вдруг безрассудно отдавались

сердечным порывам. Чиновничество тянуло привычную лямку, ни на миг не забывая о своей выгоде. Купечество богатело и ворчало на неразбериху судов, на корыстолюбие власти, на стеснительные условия крепостничества. Студенты не решались отпустить длин­ные волосы или усы. Многоликое мещанство перебивалось как могло, растило деток и мечтало вывести их в люди.

    Религиозность оставалась важной чертой московской жизни, но преобладала внешняя сторона, безотчетное исполнение при­вычных обрядов и внимание трудным для слуха церковно-славянским текстам. У немногих счастливцев было дома Евангелие на русском языке, распространяемое по Москве Обществом по­печительства о тюрьмах. Впрочем, для всех москвичей благотво­рительность оставалась делом понятным и привычным. Благодаря ей выживали сотни нищих и калек, возникали приюты и бога­дельни, школы и больницы.

    В Армянском переулке Дмитрий Петрович Горихвостов ос­новал вдовий дом. Московская молва передавала, что он как-то спросил митрополита Филарета: «Учитель благий, что сотворю, да живот вечный наследую?» «Нищих и бескровных введи в дом твой, к сердцу твоему прими слезы вдов беззащитных и сирот безродных»,— ответил святитель. И дворянин не из богатых отдал свой громадный особняк и положил специальный капитал на приют для вдов лиц духовного звания. Позднее от горихвостовского заведения отделилось основанное московским митрополи­том духовное учебное заведение для девочек, прозванное в народе «филарстовским».