Век Филарета

румяных и миловидных мальчиков. Никто бы не поверил, и первым над его страхами посмеялся бы государь Николай Павлович. Оставалось только молиться.

А самодержец всероссийский искренне не подозревал, на­сколько обманчиво его внешнее могущество.

    Великая княгиня Мария Николаевна оставалась любимицей императора. Столь же высокая, красивая и величественная, как отец, она, однако, не смогла выработаться в цельную натуру. Вырастая в атмосфере поклонения и угодничества, впитывая ви­тавший в коридорах Зимнего дворца дух наглой лжи, беззастен­чивого стяжательства и разврата, Мария Николаевна являла собой причудливое смешение пороков и добродетелей.

    Она много читала, как и все в семье, свободно владела не­сколькими иностранными языками, имела представление о пре­красном и обладала тонким вкусом, наконец, была добра, щедра и участлива к ближним. Со всем этим как-то уживались дерзость, доходившая до грубости, лень, вульгарность и откровенный ци­низм. Впрочем, с отцом она неизменно оставалась почтительной и послушной, а он позволял дочке противоречить себе и выполнял все ее прихоти.

    Пылкая и горячая по натуре, она увлеклась герцогом Мак­симилианом Лейхтенбергским, пасынком Наполеона I. Танцы на балах, разговоры в гостиных, свидания в парке на Каменном острове, поцелуи, его признания, его страстные мольбы, его от­чаяние... И — крайне ревнивый к чести династии — Николай Пав­лович все же согласился на свадьбу своей дочери с сыном всего-то виконта Евгения Богарне.

    Немного времени понадобилось Марии Николаевне, чтобы увидеть убожество и пустоту своего супруга, вскоре она открыла его патологическую развращенность, а деваться было уже некуда. Мать оставалась далека от нее, фрейлины — всего только фрей­лины, она открывала сердце знакомым с детства княгине Ме­щерской и Татьяне Борисовне Потемкиной. С отцом молчала, страшась не гнева его, а огорчения.

    А при дворе, в гвардии и высшем свете было немало очень приятных молодых людей... Иные оказались робки, как Петр Андреевич Шувалов, каменевший при одном виде императора и не решавшийся поцеловать поданную великой княгиней руку по настоящему. Ну да не все же робки.., И великая княгиня пустилась во все тяжкие, оставив воспитание детей учителям, а с мужем встречаясь лишь на официальных приемах.

    Наконец ее сердце пленил граф Григорий Александрович Стро­ганов, пышноусый красавец, моложе ее на пять лет. Жизнь на­полнилась смыслом. Каждый день начинался с радостной мысли: «Сегодня я его увижу!» Вновь стали тщательно обдумываться на­ряды, шиться новые платья, а камеристки старательно выискивали седые волоски в пышной шевелюре великой княгини и с помощью притираний придавали ее лицу девическую свежесть.

Граф полюбил царскую дочь, также не задумываясь о будущем, как вдруг опостылевший супруг скончался.

    В один из октябрьских дней 1853 года графиня Татьяна Бо­рисовна Потемкина приехала к своему московскому другу князю Сергею Михайловичу Голицыну в неприемный час, дабы надежнее застать его без посторонних.

    Татьяну Борисовну знали и Москва и Петербург, и в обеих столицах ее уважали не только за знатность и богатство, за близость к царской семье, но и за искреннюю доброту и благочестие. Бог не дал ей с мужем детей. Погоревав и наплакавшись, графиня обратилась к делам милосердия. В петербургском ее доме при­нимали всех приходящих странников. Энергичный характер Тать­яны Борисовны побуждал ее к деятельности. В отличие от своей подруги, княжны Анастасии Голицыной, тихо покровительство­вавшей Святогорскому монастырю, в котором ее стараниями была воздвигнута часовня во имя святой Анастасии Римлянки, Татьяне Борисовне необходимым виделось личное

вмешательство в жизнь, ободрение слабых, помощь в затруднениях, защита обиженных. Так, в прошлом году, поразившись рассказом о дивных откро­вениях крестьянской девушки Евдокии, она добилась для нее аудиенции у государя и наследника. К великому разочарованию графини, император и цесаревич отнеслись к пророческим пред­сказаниям простолюдинки скептически, посетовав на известную доверчивость Татьяны Борисовны.

    Расположившись в голубой гостиной на втором этаже, гра­финя, как свой человек, велела подать себе чаю и расспросила старого лакея о здоровье князя и княжны.

    — Князь-то здоров, но печалится о сестрице. Анастасии Ми­хайловне. Они сильно сдали... Прошлую ночь упали в молельне и встать не смогли. Владыка их навещает через день. Доктора от нас теперь и не уходят...

    — Можно к ней?

       -Спят!

    Восьмидесятилетний князь вошел в гостиную бодрым шагом и с привычной ласковой улыбкою на тщательно выбритом лице.

    После приветствий и откровенного разглядывания, ибо они были знакомы так давно, что мигом различали состояние и на­строение друг друга, графиня смахнула невольную слезу:

     — Ах, как опечалена новостью о милой княжне.,. Крепитесь, мой друг! Все в руках Господа!