– Так он с Плюнькиной в баньке находился?
– Трудно сказать. И Акулова, и Плюнькина утверждали, что были в доме. Потом Акулова забеспокоилась, что мужа долго нет пошла проверить. Увидела его уже мертвым, в испуге позвала Плюнькину. Естественность смерти ни у кого сомнений не вызвала. Потом уже следствие попробовало чуть-чуть покопать в этом направлении, но безрезультатно. Получалось, что если кому и выгодна смерть Акулова, то Ниловой: он не глядя подмахнул ряд документов, где через подтасовку цифр скрывалась ее недостача – видимо, будучи с ней в интимных отношениях… Возникал вариант, что жена могла из ревности убить его каким-то хитрым способом, но этот вариант тоже отпал. В общем, путаная история.
– А с Ниловой, как с пострадавшей стороны, как бы и взятки были гладки?
– Да. Здесь все изложено подробней. – Берестов кивнул на бумаги, лежащие на столе Высика. – Ну, и последующая судьба Свиридова и Деревянкина прослежена. Ничего подозрительного. Фронт, ранения, демобилизация…
– Сколько они получили?
– По пять лет. Отсидели по три, когда война началась. Собственно, к ним уже близилась регулярная амнистия, а тут всеобщая вербовка в штрафбат…
– В общих чертах ясно. Буду изучать документы. Теперь слушай меня. Деревянкин убит, сегодня ночью. И тут вот какие интересные обстоятельства… – Высик рассказал Берестову о смерти Деревянкина.
– Да, это занятно. – Берестов покачал головой, сопоставляя факты. – Казенная простыня, к тому же из того учреждения, бухгалтера которого вчера убили…
– Это тоже к делу, – сказал Высик. – Но главное не в этом. Главное в том, что эта простыня была несвежей.
Берестов вопрошающе взглянул на Высика.
– Сам посуди, – продолжил Высик. – У этих деревенских старух на уровне безусловного рефлекса проходит, что постояльцу надо стелить чистое белье. Первое правило уважения к гостю, устоявшееся веками. И вдруг это непрекословное правило нарушено. Да, ему могли выделить комплект казенного белья, если своего под рукой не было. Но несвежее белье ему могли выделить только в одном случае, – Высик в упор поглядел на Берестова и проговорил медленно и раздельно: – если старуха заранее знала, что Деревянкин будет убит, и решила, что не имеет смысла проделывать работу два раза: стирать заново чистое белье, которое через два– три часа вновь окажется испоганенным во время убийства. Прокололась бабушка со своим излишним здравомыслием, ясно тебе?
– Угу. – Берестов понял. – И что нам теперь делать с этой бабушкой?
– Мне сейчас надо отъехать в райцентр. А ты возьмись за нее. Я ее сюда доставил со всем почетом, как важную свидетельницу, которую надо охранять, чтобы с ней, не дай Бог, ничего не случилось. А ты ничего этого не знаешь. Сидит задержанная старуха – и сидит. Возьми ее в оборот, пошуми на нее, если надо. Проведи обыск у нее в доме. Потом, когда я вернусь, я малость ее приласкаю. Если устоит перед твоими допросами, то, может, еще в чем проколется, когда начнет плакаться мне на дурное обращение.
– Понял. Известная раскладка. Злой-добрый, попеременно.
– Именно. Знаешь, как в старину неподъемный камень с дороги убирали? Поливали попеременно то ледяной водой, то кипятком, пока он не треснет. Вот давай и устроим такое нашему камешку. Думаю, долго старуха не продержится.
– Я уж постараюсь, – заверил Берестов. – А зачем вам в райцентр?
– Выяснить кое-что.
Высик решил даже Берестову не рассказывать о встрече с братом Петра Егорова, соблюдая данное слово. Кроме того, Берестову было лучше и безопаснее не знать о некоторых догадках, поневоле напрашивавшихся из этого разговора. Эту часть расследования Высик должен был взять на себя.
По дороге в райцентр Высик продумывал, как ему построй беседу с опером. Можно было, конечно, поквитаться с ним за все хорошее и утереть ему нос – карты были у Высика на руках. Но оперы – они народ злопамятный, а преимущество Высика было преходящим. Нет, лучше не портить с ним отношений, поговорить вежливенько и скромненько, хотя и не отступая от сути. Если что, дать ему шанс приписать себе все заслуги по разоблачению непотребного элемента. Ни в чем существенном не уступая ему, разумеется.