Ведьма-хранительница

Шли мы по тракту, в направлении Витяга, ничем не выделяясь из редкой цепочки конных и пеших путников. Смолка, похоже, раскаялась и время от времени с фырканьем тыкалась мордой в мою спину, предлагая подвезти — леший с нами! — обеих. Но мы никуда особенно не торопились, а беседовать удобнее, шагая бок о бок. Болтали мы совершенно ни о чём: как готовят знаменитый белорский самогон-крупник на двадцати семи травах; как, упившись оного крупника, король Наум возжелал посетить усыпальницу предков, где собственноручно отодвинул одну из тяжеленных мраморных плит, потребовал фамильный портрет прапрапрадеда и долго сравнивал с лежащим в саркофаге скелетом — похож, не похож; что винесские селяне считают, будто наипервейшее средство от упырей — освящённая в храме кровяная колбаса, которую коварно раскидывают по двору, а упырь потом мается животом; правда ли, что злые чары можно отвести, показав наводящей их ведьме кукиш или другой глумливый знак; зачем в храмах перед входом кладут дубовую ветку и почему один двуручный меч хуже двух одноручных, хоть он и длиннее.

Как известно, после таких разговоров женщины обыкновенно становятся закадычными подружками — или заклятыми врагами. И дело тут вовсе не в сходстве-различии интересов и взглядов, а отношении к жизни вообще.

Мы обе предпочитали искать в ней светлые стороны и вышучивать тёмные, так что особых разногласий не возникло.

Ближе к вечеру нас обогнала грохочущая телега, запряжённая лохматым тяжеловозом. За ней, привязанный к обрешётке, трусил изящный игреневый жеребец — каштаново-рыжий, со светлым хвостом и гривой. По всем статьям — верховой скакун, но какой-то понурый: голова опущена, поступь неуверенная, спотыкающаяся.

Возница щёлкнул кнутом, тяжеловоз послушно перешёл на тряскую рысь, а игреневый — на плавную иноходь. Казалось, конь не бежит, а плывёт над дорогой.

— Эх, гарный жеребчик! — засмотрелась Орсана. — И аллюр такой редкий… Кладней сто пятьдесят затянет, не меньше.

Жеребец споткнулся на ровном месте и упал. Судорожно дрыгающие ноги взбили дорожную пыль. Возница смачно выругался, натянул вожжи. Тяжеловоз послушно остановился; игреневый перекатился по земле и встал, тяжело дыша и поводя боками.

За это время мы нагнали телегу.

— Эй, уважаемый, что с вашей лошадкой? Она хромая, что ли?

Мужик протяжно сплюнул на землю:

— Да нет, слепая! Месяц назад ослеп, холера его разбери. Из Воропаховской конюшни, может, слыхали? Чистейших кровей иноходец, после прошлогодних скачек за него двести кладней предлагали — хозяин не продал. А теперь к живодеру веду — и двадцати не даст, харя сквалыжная…

Я осторожно погладила жеребца по длинной рыжей морде, прорезанной белой стрелкой. Оба глаза сплошь затянуло гноящимися бельмами, по ним ползали мухи.

— Пожалуй, он сгодился бы на папиной мельнице — ходить в колесе, — сказала я, прикидываясь поглощённой в раздумья. — Как ты считаешь, сестричка?

— Ну… э-э-э… — Орсана непонимающе вытаращилась на меня, однако женская солидарность и природная сметливость быстро взяли своё. — Я думаю, папа не будет возражать.

— Конечно, не будет! — подхватила я. — На смертном одре он сказал, что мы можем распоряжаться мельницей и всеми деньгами по своему усмотрению.

— Бедный батька… — всхлипнула Орсана, роняя скупую слезу. Я обняла «сестрёнку», и мы горестно возрыдали друг другу в плечи.

Милая семейная сцена растрогала возницу; у него появился шанс всучить слепого коня двум глупым девицам, ничего не смыслящим в сельском хозяйстве — где ж это видано, чтобы скакового жеребца запрягали в жернов!

— Что ж, я мог бы, пожалуй, уступить его за… э-э-э… двадцать кладней.

Рыдания усилились.

— Впрочем, снисходя к вашему дочернему горю… так уж и быть, семнадцать.

Я незаметно толкнула Орсану в бок. Но той, очевидно, стало жалко всех денег, и она издала до того скорбный, протяжный и вибрирующий всхлип, что цена тут же упала до пятнадцати.

Телега поехала дальше, а мы отвели коня в ближайшую рощицу.

— Вот жулик, на живодерне за него бы и десяти не дали, — ворчала наёмница, запихивая в карман изрядно отощавший кошель. — Вольха, после дракона я уже ничему не удивляюсь; но скажи, зачем ты подбила меня истратить последние деньги на слепого жеребца?

— Разве это такой уж существенный недостаток? — пошутила я, кивая на Смолку, с энтузиазмом бобра точившую клыки о молодую березку. Я погладила коня по шее, он глубоко вздохнул, успокаиваясь и привыкая к моему запаху. Мои руки скользнули по плавным изгибам лоснящихся щек, прикрыли слепые глаза чашечками ладоней. — Кося, косенька… какой ты у нас красивый… какой послушный…

Жеребец стоял, как вкопанный. Прижавшись лбом к конскому лбу, я закрыла глаза, направленно погружаясь в нашу общую темноту.

Расколовший её свет болью отозвался в глубине черепа.

Как я и ожидала, конь отреагировал бурно. Не заржав — истошно взвизгнув, словно его пырнули копьём, он шарахнулся, приседая на круп, потом встал на дыбы, едва не своротив мне челюсть подкованным копытом.

— Эй, эй, полегче! — я еле успела вывернуться из-под обезумевшего жеребца. — Орсана, держи его!