Вдали от безумной толпы

На протяжении большей части пути дорога не уступала столбовой, однако по назначению своему она была всего лишь проселком. После поворота Оук и Когген выехали на тракт, ведущий в Бат.

– Сейчас мы их и сцапаем! – воскликнул Джен, собрав оставшиеся силы.

– Где?

– На Шертонской заставе. Тамошний смотритель, Дэн Рэндалл его зовут, такой соня, какого больше не сыщешь отсюда до самого Лондона. Я давно его знаю, он раньше в Кестербридже служил. Хромота, да еще ворота… Почитай, дело сделано.

Теперь путники ехали с большою осторожностью, не нарушая молчания до тех пор, пока не увидали впереди пять поперечных полос, белевших на фоне темной листвы.

– Тс-с-с! Мы почти на месте! – прошептал Габриэль.

– Съезжай на траву, – сказал Когген.

Перед заставою виднелась какая-то темная фигура. Тишину нарушил возглас:

– Эй! Отворяй ворота!

По всей вероятности, этому призыву предшествовал другой, оставшийся незамеченным. Подобравшись ближе, Оук и Когген увидели, что дверь будки наконец-то отворилась, и из нее вышел полуодетый смотритель со свечой в руке. Ее пламя озарило всех действующих лиц.

– Не открывай ему! – крикнул Габриэль. – Он украл лошадь!

– Кто?

Приблизясь к повозке, Оук увидел на облучке женщину – Батшебу, свою госпожу. Услыхав его голос, она отворотилась от света, но Когген успел ее узнать и изумленно воскликнул:

– Вот те на! Это ж наша хозяйка! Чтоб мне провалиться!

Красоткой, вне всякого сомнения, действительно правила Батшеба, сумевшая сделать то, что уже не раз делала при других критических обстоятельствах, не касавшихся любви: она спрятала удивление под маскою холодности.

– Ну, Габриэль, – невозмутимо сказала она, – куда же вы направляетесь?

– Мы подумали…

– Я еду в Бат, – произнесла Батшеба, призывая себе на помощь решимость, которой не хватило Габриэлю. – Одно безотлагательное дело вынудило меня немедля уехать, вместо того чтобы гостить у Лидди. Так зачем же вы следовали за мною?

– Мы подумали, лошадь украли.

– Еще чего не хватало! Неужели трудно было догадаться, что и ее, и двуколку взяла я? Добрых десять минут стучала я в окно Мэриэнн, но не смогла ни ее добудиться, ни в дом войти. По счастью, мне удалось достать ключи от каретника, и я решила никого больше не беспокоить. Неужто вы не подумали, что это была я?

– Нет, мисс, с чего бы?

– Боже правый! Так это же лошади фермера Болдвуда? Вы что – неприятности на меня навлечь хотите? Подумать только! Леди и шагу из дома не может ступить, чтобы за нею не гнались, как за вором!

– Однако ж, мисс, вы нам не говорили, что собираетесь в Бат, – произнес Когген увещевательным тоном. – Да и не принято, чтобы леди в такой час на лошадях разъезжали.

– Я оставила вам записку, которую вы прочли бы утром. Написала мелом на двери каретного сарая, что приходила взять лошадь с двуколкой и тотчас уехала, что никого не смогла разбудить и что скоро вернусь.

– Посудите сами, мэм: в темноте мы вашу записку разглядеть не могли.

– Верно, – согласилась Батшеба. Поначалу она была раздражена, но здравый смысл все же вынудил ее признать, что нельзя долго и всерьез распекать слуг за преданность – явление столь же ценное, сколь и редкое. Потому она милостиво прибавила: – Как бы то ни было, я от души благодарю вас за ваши старания. Только я бы предпочла, чтобы вы позаимствовали лошадей не у мистера Болдвуда, а у кого угодно другого.

– Красотка охромела, мисс. Ехать-то сможете? – спросил Когген.

– Ей просто камешек в подкову попал. Я вытащила его ярдов за сто от этого места. Я прекрасно справлюсь, спасибо. К утру буду в Бате. А вы, пожалуйста, езжайте домой.

Батшеба повернула голову, и ее быстрые ясные глаза блеснули, поймав луч от свечи смотрителя. Двуколка проехала в ворота и вскоре была поглощена таинственной тьмою летнего леса. Джен и Габриэль поворотили лошадей и, овеваемые бархатистым воздухом июльской ночи, двинулись в обратный путь.

– Чудит наша хозяйка. Правда, Оук? – с любопытством произнес Когген.

– Да.

– Не доехать ей к утру до Бата.

– Когген, сдается мне, про наше ночное приключение не нужно никому рассказывать.

– И я думаю точно так же.

– Вот и хорошо. Дома будем около трех.

Несколькими часами ранее, предаваясь тревожным размышлениям у обочины дороги, Батшеба заключила, что есть два способа улучшить положение, казавшееся ей отчаянным: не допускать возвращения своего возлюбленного в Уэзербери, покуда негодование его соперника не остынет, или же, вняв просьбам Оука и упрекам Болдвуда, вовсе прекратить знакомство с сержантом. Могла ли она отречься от новой любви – отвратить Троя от себя, сказав, будто он ей не мил? Могла ли избегать разговоров с ним? Могла ли просить его ради ее блага остаться в Бате до конца отпуска и больше не видеться с ней?