Вдали от безумной толпы

Батшеба, стоявшая как статуя, порывисто поднесла руки к лицу в отчаянной попытке постичь смысл разыгравшейся сцены. Она была поражена и испугана тем, сколь мощные родники страсти таила в себе душа такого с виду спокойного человека, как мистер Болдвуд. Сила его угроз заключалась в том, что они затрагивали обстоятельства, в настоящее время известные одной Батшебе: через день или два ее возлюбленный должен был возвратиться в Уэзербери. Он не вернулся в свои далекие казармы, как полагали все, не исключая и Болдвуда, а лишь поехал в Бат повидать друзей. До окончания его отпуска оставалось не менее недели.

Батшеба ощущала горестную уверенность в том, что, если сержант захочет снова ее повидать и встретит Болдвуда, разразится ужасная ссора. Трой может быть ранен. При мысли об этом Батшеба задышала тяжело и часто. Малейшая искра зажжет легко воспламеняемую ярость и ревность Болдвуда. Он утратит власть над собою, как случилось теперь. Веселость Троя может, приняв воинственную форму, перерасти в насмешливость. Тогда злость Болдвуда перерастет в жажду мщения.

Испытывая почти болезненную боязнь прослыть экзальтированной девицей, эта бесхитростная женщина обыкновенно носила маску беспечности, тщательно скрывая от мира теплую глубину своих чувств. Но сейчас она себя не сдерживала. Вместо того чтобы пойти дальше, Батшеба шагала взад и вперед, царапала воздух ногтями, хмурила лоб и сокрушенно всхлипывала, будто жалуясь сама себе. Затем она опустилась на груду камней и долго просидела, размышляя. Над темной кромкой земли нависли неровные края медных облаков, за которыми бесконечно простиралась прозрачная зелень неба. Неугомонный мир, вращаясь, влек Батшебу с запада, где еще не погасли пунцовые отсветы солнца, на восток, где уже загорелись первые робко мигавшие звезды. Она глядела на их безмолвную борьбу с необъятной тьмой, но ничего не понимала. Ее смятенная душа витала далеко – подле Троя.

Глава XXXII Ночь. Топот копыт

В деревушке Уэзербери было тихо, точно на кладбище. Живые спали почти так же крепко, как мертвые. Церковные часы пробили одиннадцать. В воздухе, пустоту которого не нарушал ни один другой звук, сперва послышалось жужжание шестеренок, затем, после боя, отчетливо прозвучал щелчок. Сами удары, неодушевленно тупые, распространились волнами среди рассеянных облаков и сквозь зазоры между ними унеслись в неизведанные просторы Вселенной.

В потрескавшихся и заплесневелых стенах дома Батшебы в тот вечер хозяйничала одна Мэриэнн, поскольку Лидди, как уже говорилось, гостила у сестры, и Батшеба тоже отправилась к ней. Через несколько минут после боя часов Мэриэнн встревоженно повернулась в своей постели, не понимая, что именно нарушило ее сон. Она опять было задремала, но вскоре окончательно проснулась – с таким чувством, будто случилось неладное. Встав, Мэриэнн подошла к окну. К той части дома, где находилась ее комната, примыкал загон для скота. В серой мгле можно было с трудом различить фигуру, которая приблизилась к лошади, щипавшей траву, схватила животное за челку и увела в дальний угол луга. Там виднелся какой-то предмет – повозка; по прошествии нескольких минут, потраченных, по всей вероятности, на запрягание, послышался стук копыт по дороге, смешанный с шумом легких колес.

Из всех разновидностей человеческих существ только две способны проскользнуть в загон для скота незаметно, как тень: женщина и цыган. О том, чтобы женщина занималась таким ремеслом в такой час, не было и речи. Непрошеный гость мог оказаться лишь вором, который, по-видимому, знал, что хозяйка на ночь отлучилась из усадьбы, и решил осуществить свой дерзкий замысел. В Уэзерберийской низине как раз стоял цыганский табор, и этот факт способствовал скорейшему переходу подозрения в обвинение.

Когда преступник скрылся из виду, Мэриэнн, боявшаяся кричать в его присутствии, тотчас осмелела: быстро оделась, выбежала по нечиненой скрипучей лестнице из хозяйского дома и, ворвавшись в ближайшее к нему жилище – коттедж Коггенов, – устроила переполох. Когген позвал Габриэля, который теперь снова жил у него, как в самом начале, после пожара на риге. Все трое вошли в загон. Вне всякого сомнения, лошадь пропала.

– Чу! – произнес Оук.

Мэриэнн и Когген прислушались: в неподвижном воздухе отчетливо различался стук копыт лошади, рысившей по Долгопрудной улице, неподалеку от которой цыгане разбили свой лагерь.

– Наша Красотка, – сказал Джен. – Ее поступь я всегда узнаю.

– Боже правый! Ох, и заругает нас хозяйка, когда вернется! – простонала Мэриэнн. – Надо же было этому не вчера случиться, а именно теперь, когда мы за все в ответе!

– Вора нужно догнать, – произнес Габриэль решительно. – Ответственность перед мисс Эвердин я принимаю на себя. Едем.

– Не на чем ехать, ей-богу! – возразил Когген. – Все наши лошади тяжелы для погони. Кроме разве что Крошки. Но и на ней мы вдвоем далеко не ускачем. Соседская пара сейчас бы нам здорово пригодилась.

– Какая еще пара?

– Болдвудовы Молл и Тайди.