После «Орфея» мне казалось, что Пугачева поступит так, как поступали все звезды мировой эстрады, одержавшие первый успех. Точнее, как те, которые впоследствии
Какое-то время ей хотелось, чтобы ее признала интеллектуальная элита. Хотелось выступать на площадках, отданных серьезной музыке и серьезным артистам. Почувствовав, каких усилий это потребует, сколь зыбка перспектива, увидев, что дистанция между ними и ею не сокращается, Пугачева от своих замыслов отказалась, сделав ставку на широкую публику, успех у которой становился все большим и большим. Остальное известно.
Раскрутить себя ей удалось блестяще, тем более, что выбор был невелик, соревноваться-то практически не с кем: оригинальный тембр голоса, темперамент, музыкальность, самоотдача и, главное, полная внутренняя раскрепощенность плюс немыслимая реклама, которую она смогла себе обеспечить, сделали свое дело, превратив Пугачеву в кумира СНГ и «народной» Кореи: мне рассказывали там, что ею очень пленился Ким Чен Ир. Но в даже очень, очень расширенном списке эстрадных певцов мировой величины ее нет.
Искусство песни — одно из немногих, для которого в буквальном смысле слова не существует границ, иначе звезды всемирной эстрады, лишь одно перечисление которых может занять много страниц, не стали бы кумирами и у нас. Почему же это движение идет только в одну сторону — от них к нам? И никогда — в другую? Почему несуществующие границы все же воздвиглись перед русской певицей — ведь по своим творческим данным она вполне могла их преодолеть?
Причина давно уже названа, и мне не останется ничего другого, как воспроизвести ее снова: торжествующее отсутствие вкуса. Той внутренней интеллигентности, без которой не может существовать даже самое популярное, только на массу, а не на элиту рассчитанное искусство. Именно оно — прежде всего. Вкус, как известно, никакими аргументами подтвержден быть не может: он или есть, или его нет. Как и интеллигентность. Доказать отсутствие и того, и другого, к сожалению, невозможно. Но оно заметно каждому, кто их не утратил.
Внутренняя интеллигентность никогда не позволила бы виновнику торжества устроить себе назойливо истеричное, многодневное телевизионное празднество по случаю весьма заурядного юбилея, превратив его во всенародное ликование. Комплекс неполноценности неотторжим от комплекса превосходства.
Мудрая немецкая пословица гласит: «Все плохо, что слишком». У нас она звучит гораздо короче: «Двадцать два!» Жаль, что о ней не вспомнили ни шефы чуть ли не всех наших телеканалов, ни две (возможно, и больше) народных артистки СССР. Одна без тени смущения назвала Пугачеву в ее юбилейные дни истинным гением, другая поведала миру, что передать свои чувства словами просто не может — у нее перехватывает дыхание, как только она заслышит пение этой артистки. Даже от Улановой и от Высоцкого (такой вот подбор), если и перехватывало, то далеко не всегда…
Что ж, безудержные восторги, наверно, радуют ждущего патоки юбиляра, хотя тех, кого юмор все еще не покинул, могут разве что рассмешить, а самого адресата — лишить критического к себе отношения, без которого истинного артиста просто не существует.
И все-таки, вероятно, именно такой и только такой кумир нужен России: ведь наша страна всегда и во всем самобытна. Артистка и публика нашли друг друга.
Первый российский президент редко выражал мнение большинства населения, но в юбилейные пугачевские дни он был, безусловно, на высоте. Говорил то, что думал на самом деле, и вполне соответствовал… Притом — ничуть не лукавил, сообщив, что гордится одним: тем, что живет в эпоху Аллы Пугачевой.
Звучит пародийно, но смеяться все же не следует: лучше печально вздохнуть. И поздравить Дмитрия Сергеевича Лихачева: ему достался орден третьей степени, тогда как Пугачевой — второй. А мученику ГУЛАГА, мудрецу, подвижнику и гуманисту Льву Разгону — тому и вовсе четвертой. Вот теперь уж я точно знаю: президент не механически подписывал подготовленные кем-то указы о награждениях, а сам занимался раздачей слонов. На свой вкус и лад. И делал это с видимым удовольствием.