В тени родных деревьев

Крестного Гвинджо встретили радушно, приветливо. По старинному обычаю повели его сначала в винный погреб — марани, где приятно пахло от больших корзин, доверху наполненных яблоками и айвой. С потолка свисали снизки виноградных гроздьев, ветки с двумя кистями — «акидо», вязки лука и чеснока. Огромный давильный ларь, долбленный из целой колоды, чернел в углу; он уже отслужил в этом году свою службу и был наполнен тыквами и картофелем. Под ногами виднелись обмазанные глиной крышки врытых в землю квеври, винных кувшинов, а у стены были прислонены скребки из древесной коры на шестах, для их мытья. В другом углу громоздились, словно поленница дров, брусья каменной соли.

Красное вино достали из кувшина перед приходом гостя; а теперь при нем распечатали другой кувшин, розового.

Вино в нем было — янтарь с лалом!

— Что это, на меду настояно? Нет, право — мед и молоко, вместе слитые, — одобрил его Гвинджо, осушив чарочку на пробу.

Вскоре появился и второй крестный отец, богатырь с виду, огромный, как гора, топором тесанный, по прозванию Мгелхара. В косматой, надвинутой на лоб овчинной шапке, с аршинным кинжалом у пояса, он ввалился, сотрясая землю тяжелым шагом, в самом деле похожий на бугая. Гвинджо и Мгелхара познакомились, протянули друг другу медвежьи свои лапы: с этого дня они становились крестными братьями.

— Это вот красное вино — что твое причастие! — сказал Мгелхара.

Тут же в марани, на крышке ларя, расстелили на скорую руку голубую скатерть, сорвали с вертела куски дымящегося шашлыка, отхлебнули вина из чаши-братины в знак дружбы и любви. Недаром сказано: утренний завтрак — душе утеха, желанней богатого приданого!

И Таха, и Гвинджуа, и Мгелхара были твердо убеждены, что в истоке времен бог сотворил крестное братство, кумовство. Так ведь оно и говорится:

Кумовьев и миро
Создал бог вначале.

Что ж, бог знал свое дело! Как же иначе? На чем бы держался белый свет, не будь между людьми кумовства, священного братства? Не пропадать же миру без божьей благодати! Вот почему так принимали Гвинджуа и Мгелхару, которые, как говорится, вносили миро в дом.

— Мирницей Мцхетской клянусь, пусть меня проклянут, как осквернителя Светицховели, если я когда-нибудь тебе изменю! — клялся Гвинджуа новому куму.

— Свидетели мне бог и ангел очага, я тебе брат душой и сердцем! — побожился в свой черед Мгелхара.

— Отныне ваша удача и ваш прибыток — радость для меня; честь и благодать вы принесли моему дому! — не остался в долгу хозяин.

Наскоро пожелав друг другу здравия, они вышли из марани. Крестных отцов повели осматривать двор и усадьбу. Заглянули и в хлев — похвалили упитанную скотину, буйвола Мзеварду, буйволенка Ирему, корову Демфилу…

Во дворе у Тахи собирались гости. Родичи, друзья, приятели, свойственники, соседи, сотоварищи и доброхоты — все до единого явились поздравить его в счастливый день… Стол у щедрого хозяина ломился от изобилия хлеба, вина, мяса и всякой иной снеди; был здесь урожай года, плоды праведного труда, дары утучненной потом и кровью земли!

Накрывался стол, готовилось угощение, выстраивалась на скатерти рядами посуда… Все на свете имеет свой чин, устав и порядок — а тем более пир и праздник. Взять хотя бы свинопаса Хоталу, что помогал Тахе разделывать тушу кабана, — работяга, а дубина, бестолковый малый, все делает вкривь и вкось; не потому ли он остался неженатым, что не знал застольных порядков? Спросите женщин, они вам расскажут все, как было! Хотале не отдали сговоренную невесту затем, что он будто бы человек грубого нрава, неотесанный, не умеет себя на людях держать! Явился он в дом к своему будущему тестю смотреть невесту, а хозяева посадили его за стол. Подали вареную курицу, цельную, на блюде.

— Ну-ка, разрежь! — сказали жениху.

— А я не умею!

В самом деле — откуда было бедняге свинарю знать, как полагается разрезать курицу? Тесть, добродушный старик, тоже свинопас, подсказал ему шепотом — дескать, сначала ножки отдели; но бестолковый Хотала не понял, что ему говорят, и сам не сообразил; так и не сумел с курицей управиться. Ну, в тот вечер его угостили честь честью и спать положили, а наутро объявили: «Нет, дружок, не отдадим тебе девушку, не про твою она честь…»

Так осрамился Хотала, и поделом ему было. Экий недотепа: сдашь ему с рук на руки пятерку гусей, а он умудрится полдюжины потерять! Поручи ему осла на привязи — и того не сумеет уберечь. Откуда ему было знать застольные обычаи?

Солнце уже склонилось к закату… Наконец гости сели за стол — вернее сказать, чинно пожаловали к столу.