В тени родных деревьев

Приглашением в кумовья Гвинджуа был в особенности обязан своей славе тамады. Во всей округе славился он благодаря своему крестьянскому красноречию. Были ему ведомы любые словесные крюки и извороты, для всякого слова, сладкого или горького, умел он найти время и место, а иной раз так глубоко метил и так метко попадал, что слушаешь и диву даешься! Важно говорил, с достоинством, не любил болтать пустяки, щекотать слух людям. Не источал меда и патоки — но и грохотом не оглушал. Не по душе ему были высокопарные речи и куцые, бескрылые мысли!

— Слово скажи такое, чтобы в жилах кровь заходила!

Не подумайте, что Гвинджуа был какой-нибудь темный человек — он знал назубок много стихов Важа Пшавела! И самого Важа встречал — однажды в Тианети даже посидел с ним за чаркой в духане, чем немало гордился.

Ясно запечатлелся в моей памяти Гвинджуа. Рослый, по-медвежьи могучий, с заросшей волосами грудью, с густыми, толстыми усами, с крупным носом… Добродушный, нелукавый, смелый и прямой… Силы в плечах хоть отбавляй…

Но кроме красноречия, было у Гвинджуа еще одно неоценимое свойство, из-за которого его особенно охотно приглашали в тамады: хмель его не брал, он никогда не упивался до потери разума.

Ни разу он не покинул поля битвы, не доведя ее с честью до победного конца, не встал из-за стола без прощальной, заключительной здравицы, которая обычно увенчивает пир и в которой призывают покровительство «всех святых». Это было его главное достоинство — и немалое! Сколько раз приходилось мне видеть, как слабосильный тамада в самом разгаре веселья, скомкав порядок пира, поднимает гостей из-за стола, и все хлопоты и приготовления хозяев, их заботы и затраты оказываются все равно что выброшенными в воду! Нет, заполучить нехмелеющего тамаду — это большая удача, важное дело! Для этой последней заздравной чаши, «всесвятской», приберегал обычно Гвинджуа самые блестящие перлы своего застольного красноречия. Тут-то он и должен был блеснуть огненным своим словом, окончательно покорить гостей и хозяев и утвердить свою славу мудреца и златоуста.

Эту заключительную здравицу Гвинджуа любил превыше всего — и неизменно старался в ней отличиться. Речь свою он при этом строил хитро, замысловато, подходил к предмету издалека, извилистыми стежками — и очень этими тостами гордился.

Знал Таха, кого пригласить к себе в тамады, не ошибся!

Каждый новый пир под главенством Гвинджуа вплетал свежие лавры в венец его славы.

— Тот, кто в грузинском гнезде оперился, не должен вставать из-за стола без прощальной, «всесвятской» чаши. Такой у нас порядок, этим мы землю нашу почитаем! Кто дал нам право нарушать завет отцов и дедов? Не только сыновьям и внукам — самым дальним потомкам должны мы передать этот обычай!

Не столько само вино, как раздолье пира, шум и веселье любил Гвинджуа. Лишнего он никогда не пил.

— Вино в стакане — как цветок! Разве можно подливать воду в вино? Нельзя стакан встряхнуть, чтобы вино не испортилось! Тот, у кого нечистая душа, кто таит злобу в сердце, кто неверен дружбе, кто ест неправедный хлеб, недостоин пить вино! Бог дал нам, людям, вино для веселья, для раздолья, для дружбы, а не для ссор, не для драки и человекоубийства! Вино, как меч грузина, кривде не служит!

Искусство тамады Гвинджуа высоко ценил, считая его большим достоинством, украшением человека. «Этим я всему свету известен, за это меня всюду привечают!» — говаривал он.

— Столько лет мне жить, сколько я здравиц с чашей в руках произнес! — гордился он собой.

Вот один из его тостов:

— С этим рогом в руке хочу от чистого сердца пожелать тебе долгой жизни! Живи до тех пор, пока в Кахети будет струиться из давилен и бродить в кувшинах вино! Пока твердь земная у нас под ногами не изотрется так, что не сможет выдержать тяжесть наших шагов; пока не пересохнут все реки, моря и озера и земля не будет сгорать от безводья! И еще скажу — видал, как, бывает, радуга перекинется мостом поперек небосвода и радует взор своей игрой? Пусть так же радуется и веселится твоя душа!

Никогда не померкнет над землей солнечный луч! И так же пусть никогда не погаснет для нас твое имя!

И пусть враги твои истекут кровью, как истечет вином до последней капли этот рог, когда я его осушу! Век тебе солнцем любоваться, живи тысячу лет! — И, осушив рог, переворачивал его со словами: — До капли! Так же сгинуть твоим врагам!

Так говорил с чашей в руке предводитель и военачальник рогов и чарок Гвинджуа, — величаво, торжественно, горделиво.

— Хороший тамада чести дому прибавит! — думал Таха по пути к себе в Шатровани.

Новоявленный кум Гвинджуа Таха был крепкий, деятельный, бодрый человек с усами и бородой цвета соломы. Нравом он обладал горячим — говорили, что жена ему попалась строптивая, жесткая, да он умягчил ее хворостиной…