В тени родных деревьев

Однажды среди зимы, когда крестьян в занесенной снегом деревне одолело безделье, соседи решили помирить врагов; два почтенных человека, Иванэ Гочиклапа — Глотай-порося, и Беция Батиквлепа — Гусещип, вызвались быть посредниками и отправились к тяжущимся.

— Довольно раздоров, что было, то сплыло, кто старое помянет — тому глаз вон! — Но ничего из этого не вышло — Чикотела уперся, надулся так, как будто на нем свет клином сошелся.

Чирик, по-грузински легконравный и невозмутимый, успокаивал посредников, глядя на них смеющимися глазами:

— Оставьте этого пустобреха в покое, пусть раздувается, как жаба! Все равно злобы из него не вытравишь!

И вдруг в один прекрасный день случилось чудо! Разлетелась по деревне весть об их примирении — хотя никто поначалу не хотел ей верить!

А дело было, оказывается, вот как.

Во время жатвы на дальнем Азамбурском поле, далеко за рекой Иори, Чикотела простудился и занемог. Кое-как он перебрался вброд через реку и поплелся к деревне. Да только по пути его совсем разобрало, подкосились колени, и он повалился в жару, словно пьяница после бражной ночи, на обочину дороги — авось какой-нибудь добрый человек, проходя мимо, подымет его и отведет из жалости домой! Но ни прохожих, ни попутных арб не было видно. Так и валялся бедняга в чистом поле — волчьей сытью, вороньей добычей. Солнце уже закатывалось, до деревни было далеко… Чикотела, скованный лихорадкой, громко стонал в отчаянии.

И вот, в ту самую минуту, когда последний краешек заходящего солнца скрылся за горами, показался со стороны Иори верховой — и знаете, кто это был? Уж, верно, догадались! Чикотела затрясся в испуге, сжался в комочек, забрался с головой под шинель, словно черепаха в своей панцирь, — господи, хоть бы его не увидели!

Чирик приблизился к лежащему, вздрогнул, смутился… и продолжал свой путь, как бы ничего не заметив. Томившийся в жару Чикотела сначала даже обрадовался… Но ведь Чирик был последней его надеждой — пройди он мимо, и, чего доброго, можно было в самом деле попасть волкам на зубы! Однако Чирик, после недолгого колебания, повернул лошадь, соскочил с нее и подошел к больному:

— Что это с тобой стряслось, бедолага? — спросил он неуверенно.

— Да ничего… — робко отозвался Чикотела.

Чирик, не долго думая, подхватил под мышки своего заклятого — а сейчас пристыженного, прячущего глаза врага, посадил его на лошадь позади себя и пустился в путь, к деревне. Да еще по дороге наставлял его: держись крепче, обними меня за пояс, не то еще свалишься с лошади…

Чикотела сидел, набрав в рот воды, и только старался не слишком сильно стиснуть, не обеспокоить своего бывшего недруга. В деревне поднялся переполох. Соседи глазам не хотели верить! Сначала даже подумали, что Чирик подрался с Чикотелой, одолел его, связал и привез, чтобы сдать старосте.

— Чирик пленника добыл! — кричали со всех сторон.

Да, было смеху!

Целый месяц забавляла эта история наших сельчан.

Чикотела сложил оружие. Замолчал, перестал поносить Чирика, да и что еще ему оставалось делать? Он и сам был поражен поступком врага!

А вскоре на голову Чикотеле свалилась новая напасть. Помните, я говорил, что была у него единственная дочка — замухрышка? Так вот, пока я добирался до конца своего рассказа, эта девчонка-замарашка подросла, оперилась, вошла в тело, грудь у нее под кофточкой налилась… И получилась из нее девушка на диво, голубка-хохлатка, резвая лань, румяное яблочко, белолицая, — недаром звалась Тетруа — синеглазая, чернобровая, с долгими ресницами…

И — чего не наболтает сорочий язычок! — однажды, среди дня, Чикотела спустился в виноградник и, обходя его, услышал вдруг среди густой листвы нежные слова: «На израненное сердце локон свой мне положи!»

Чикотела прислушался.

«Подхвати меня, унеси меня!» — ворковал нежный голосок.

Чикотела осторожно раздвинул листья винограда и увидел… боже, что он увидел! Над самой границей, разделявшей виноградники, стояли, обнявшись, его дочка Тетруа и сын Чирика Кикрикико — да, да, сплетясь в объятии, и притом так тесно, что и саблей не разрубишь!

Сначала Чикотела пришел в изумление, потом в ярость, гаркнул: «Ах ты, бесстыдница, вот я тебя!..» Парень и девушка понеслись со всех ног прямо через виноградник, ломая с треском лозы и колья; сколько упало кустов! Чикотела стоял на месте, словно одеревенев, и не мог выговорить ни слова. Тут только он понял, почему вечно льнула и липла его дочка к соседскому парню. Понял — да уж поздно! Ох, беда, дочка врагу достанется — к тому дело идет! — а за ней и виноградник! Совсем упразднятся граница и межа! У Чикотелы ведь больше не было детей — только одна эта девка! Скорей он согласился бы провалиться в преисподнюю, на самое дно — да что тут поделаешь? А Ташнеура обрадовалась свыше меры — Кикрикико ведь был всеобщим любимцем!

Через неделю Чирик снял крышку с запечатанного винного кувшина… Теперь уж никуда не денешься — обоим, Чирику и Чикотеле, надо было сидеть рядышком за свадебным столом, целоваться с винными чашами в руке, называть друг друга братьями… Так оно и случилось.