Олег останавливал сам себя – хоть Один и носит имя Обманщика, слишком опасно попрекать его. Накатывала растерянность. Много лет он, Хельги Хитрый, Олег Вещий, мчался по жизни, будто всадник под победным стягом. В чужих краях он завоевал себе владения, неоднократно расширил их, брал дань и добычу в военных походах, получил богатейшие дары от греческих цесарей. Стал наследником полянских князей, и городок их возрос и расцвел в его руках. Имя его гремит от Варяжского моря до Хазарского и Греческого. И все это… ложь, морок? Все это тает в руках, как луна, когда пытаешь выхватить золотой шар из лужи? Ведь завоевать владения, добычу и славу мало – нужно передать их наследникам своей крови, навеки утвердить свой род и свою память. Иначе он задержится в памяти людей лишь одним из конунгов «древних времен», от которых и не осталось ничего, кроме преданий, и никто не сможет уверенно назвать имени ни отца его, ни сына.
В душе Олега зрело смутное чувство страха и обиды, как у жертвы предательства. Но упрекать в предательстве бога предателей? Глупо было думать, что Великий Обманщик именно с ним будет всегда честен. И как велика была его удача, так же велико будет и падение. Шутка в духе Бога Воронов, но Олег не хотел, чтобы тот шутил над его судьбой.
Из прямых наследников у Олега остался только младший из четверых сыновей, Рагнар-Святовид. Ему пошла шестнадцатая зима. И теперь надлежало взять его с собой и показать людям как их будущего повелителя.
Но чем ближе был отъезд, тем менее верилось, что Рагнар сможет сопутствовать отцу. Уже несколько лет он был нездоров: весной и осенью его трепала лихорадка, наваливался то жар, то озноб, мучил сухой кашель, от которого болело в груди, а румянец и блеск в глазах были совсем не те, что полагается иметь здоровому парню пятнадцати лет. Многие дни он был вынужден проводить в постели. В этот раз осенняя лихорадка было отпустила его, но зимой воротилась.
– Ты как хочешь, князь, а я сына в гощение не пущу! – сказала однажды княгиня Бранеслава, когда Олег зашел в шомнушу проведать сына.
– Матушка, да я скоро поднимусь! – утешал ее сам Рагнар, но звучало это не слишком убедительно: даже лежа неподвижно, он тяжело дышал, был бледен, а под зеленовато-серыми глазами виднелись темные круги.
– Куда ему ехать! – продолжала княгиня. – Уходишь ты его в дороге совсем! И так он у нас один остался…
Голос ее сорвался, в глазах заблестели слезы, и она замолчала.
– Успокойся, княгиня! – Олег приобнял ее за плечи. – Если он до конца Велесовых дней прохворает, я его с собой не повезу. Хотя… в эту зиму мне бы одному людям показываться не стоило… Неладно будет.
– А возьми меня! – улыбнулась Брюнхильд, сидевшая возле брата. – Вот и будешь не один.
– Еще чего не хватало! – в сердцах ответила ей Бранеслава. – Девушке да в гощение ходить! Может, в ратное поле еще тебе?
– А что же и нет? – вполголоса, будто самой себе, ответила Брюнхильд. – В былые времена ездили же девы в поле полевать.
Она покосилась на Горыню возле двери. В тесной клети огромность девы-оружника еще сильнее бросалась в глаза; казалось, она пригибает голову, чтобы не упираться в кровлю.
– То у них там… в горах Угорских, – княгиня тоже бросила взгляд на Горыню, но не такой дружелюбный. – А у нас тут такого не водится.
С тех пор как Горыня появилась в Киеве, везде начали вспоминать сказания о девах-волотах, и нынешней зимой их чаще всего пели на пирах и рассказывали на павечерницах. От этого всем девам киевским стало казаться, будто дева-поляница – самое обычное дело. Ну, хотя бы для старых времен.
– И впрямь, отец, ты подумай! – добавила Брюнхильд. – Гощение ведь не война. Загрустила нынче земля Полянская, я ее развеселю.
Олег улыбнулся: его самого вид Брюнхильд утешал среди забот и тревог, и в обходе земли она, как солнечная богиня, могла бы осветить и порадовать городки и веси.
– Возьми тогда уж зятя! – посоветовала мужу Бранеслава. – Где ж это видано, чтобы девы в гощение с князем ходили!
Олег не отвечал. Его лицо сохраняло привычное спокойствие, но по смарагдовым глазам было видно, что он не на шутку задумался. Он ведь не враг сам себе, чтобы показывать людям, как его наследник слаб здоровьем. Однако и ехать без наследника именно в эту зиму, когда всей земле Полянской уже известно о злополучном сражении на Итиле и гибели Грима, означало признать свое поражение в борьбе не только с хазарами, но и с самой судьбой. А это – смерть для любого князя. Лишенный удачи не может владеть никаким столом, не в его силах дать людям то, что им нужно от князя – благословение богов, мир, изобилие. Олег ворочался по ночам без сна, воображая, что уже вот-вот объявятся удальцы и предложат ему отстоять свою власть с оружием в руках. Если сыщется человек знатного рода, доказавший свою храбрость и воинскую удачу, обычай дозволяет ему потягаться с князем. И хотя Олег был еще не так стар, чтобы не поднять меча, полученный удар едва не поколебал его веру в свою удачу.