Доманец, оказавшийся длиннобородым полуглухим дедом, Горыню даже не заметил и не спросил, зачем Здравитовичи девку привезли. Князь со своей дружиной стоял в самом городце, в обчинах, поэтому сегодня Горыня уже никак не могла его увидеть. Да и завтра… Будь она обычной девкой, можно было бы как-нибудь пробраться, замешаться в толпу, чтобы взглянуть на него, когда он будет приносить жертвы. Но ее же голова будет возвышаться над толпой, и среди людей ей не спрятаться, как кобылице среди овец.
Родичи и сами не хотели, чтобы слух о Горыне прошел по Войтимилю раньше времени. Ей было велено сидеть в избе и не высовывать носа наружу. Родичи даже за водой сами сходили. К полудню они ушли в святилище, куда тянулась целая толпа – Горыня видела ее в оконце, благо дворик Доманца был вместо тына окружен лишь невысоким покосившимся плетнем. К этому дню в Войтимиль попировать со своим князем съезжались старейшины со всей округи; здесь они обменивались новостями, делили свободные угодья, договаривались что-то купить-продать, сосватать детей… И для всего этого князь, как первый в племени человек перед богами, должен был призвать сегодня благословение Перуна, Велеса и Макоши.
Заняться Горыне было нечем – сейчас она и прялке обрадовалась бы, но у Доманца, давно вдовевшего, ничего похожего не водилось. Да и хозяйство его так одичало, что непонятно было, чем он живет, кроме привезенных Здравитовичами гостинцев.
Никогда еще короткий зимний день не казался Горыне таким длинным. Может, уже пришла весна, а она и не заметила? От скуки она принялась считать, вспоминая все пережитое. Если она и сбилась со счета дней, то не сильно; выходило, что та злополучная павечерница у Голованихи произошла лишь чуть больше месяца назад! Месяц, как она покинула Волчий Яр; дней двенадцать или пятнадцать успела прожить в Круглодолье. А казалось, три года, как в сказке, она странствует по дремучим лесам и быстрым рекам, и железные поршни уже поистерлись, железный посох изломался…
Дверь стукнула, и Горыня вздрогнула от неожиданности. В избу заглянул дядя Радовед; дойдя только до половины бревна-лестницы и держась за косяк, второй рукой он замахал Горыне:
– Где ты там? Пойдем скорее! Князь тебя видеть желает! Немедля.
Горыня живо вскочила, но пошатнулась: от волнения подкосились ноги…
Когда Горыня увидел князя Амунда, для нее перевернулся мир. Вниз ветвями, вверх корнями – как сыр-матер-дуб в заговорах, что растет на том свете…
– Вы же хотели… завтра! – говорила она, пока Радовед торопливо вел ее с берега на мыс, через ворота вала к обчинам.
– Да хотели завтра! Да как он стал говорить, что, мол, заскучал, хочу поразвеяться в ратном поле, скликаю мужей и отроков отважных – а Стоянка возьми да и скажи: мол, есть у нас, княже, для тебя такой ратник, какого на всем свете больше нет! Звать Горыня-волот. Ну, все люди – что еще за ратник такой, покажи! И князь говорит: ведите сюда, поглядим!
Слушая этот обрывочный рассказ, Горыня смекнула, в чем дело: гости на пиру изрядно угостились пивом и медом, развеселились и осмелели, вот у Стояна и не хватило терпения придержать свое чудо до завтра, как уговаривались.
Было еще светло, дверь в обчину распахнули настежь, оконца отворили, чтобы пропустить свежий воздух к множеству людей, сидевших в кожухах. В очаге посреди палаты горел яркий огонь на сухих дровах, дым поднимался к высокой кровле. Еще снаружи Горыня услышала гомон пира, множество мужских голосов – эти пиры посещали только старейшины-мужчины, а из женщин только те, кто прислуживал и подавал угощение. Она робела – вот сейчас в нее вопьются сотни любопытных, хмельных взоров. Но делать нечего.
«Другие великанки в поле полевали! – вспомнила она разговор с Воробьем. – Неужели я так уж хуже них?» И, глубоко вдохнув и расправив плечи, вслед за Радоведом вступила в обчину.
Длинные столы протянулись вдоль стен с двух сторон, каждый был окружен лавками, и на этих лавках тесно сидели многие десятки людей. При появлении Горыни все обернулись к ней, гомон усилился. Но она не вслушивалась и не смотрела на пирующих, а искала глазами его – князя-волота.
Князь сидел в дальней части обчины, за особым поперечным столом, окруженный самыми почтенными и знатными из местных старейшин. Даже так бросалось в глаза, насколько он крупнее обычных людей – старики по бокам от него казались подростками. По мере того как Радовед вел Горыню меж столов к дальней части, гомон и гул усиливались. А у Горыни с каждым шагом обрывалось сердце – из десятков взглядов он замечала только один, направленный прямо на нее взгляд.
Когда до почетного стола ей оставалось шагов пять, Радовед остановился, она тоже.
– Вот, княже, племянница наша! – сказал Радовед, обращаясь к мужчине в середине стола. – Спокон веку не рождалось на свете такой сильной девки – коли будет тебе угодно, она тебе за трех ратников послужит!