Эту удачу следовало чем-то подкрепить – и чтобы люди об этом знали. Мудрому князю были известны для этого способы, но к ним он не хотел прибегать без крайней необходимости.
– Отцу виднее, но Стояну с собой возить сейчас неосторожно! – сказала Венцеслава, Олегова старшая дочь, когда узнала, о чем зашла речь. – Она до сих пор не обручена. А пока Рагнар болен, ее замужество еще важнее. Ведь может так случиться, что ее муж… или мой муж…
Она запнулась, не желая говорить о смерти родного брата, но Олег кивнул, показывая, что понимает ее. Если Рагнар не доживет до смерти отца, то его место займут мужья сестер. Венцеслава уже была за человеком княжеского рода, а муж Брюнхильд, еще не найденный, станет его соперником. Не желая смерти Рагнару, Венцеслава тем не менее не могла не думать о том, что будет, если Олег останется вовсе без сыновей. Немного за нею понаблюдав, Горыня отмечала, что Венцеслава – женщина неглупая и предусмотрительная, довольно добрая в душе, но забота о чести рода делала ее строгой и осторожной. Врагом Горыне она не была, но смотрела на нее как на причуду сестры, из которой еще неизвестно что выйдет. Венцеслава не одобряла, когда что-то делают «не как у людей», но она любила Брюнхильд и все ей прощала.
– И если ты повезешь Стояну с собой, – продолжала она, – то люди подумают, будто ты для того ее и взял, чтобы просватать. Но еще не время для таких мыслей. Может быть, Рагнар успеет жениться и родить сыновей… Вот вернется из Хольмгарда Карл и расскажет, склонен ли Олав отдать свою дочь за другого твоего сына. Об этой свадьбе нам сейчас следует думать.
Родичи не возражали – Венцеслава рассуждала разумно, – но на лицах угадывалось сомнение, что женитьба нынче Рагнару по силам. Даже будь он здоров и крепок, стоило бы подождать еще два-три года. Но кто знает, есть ли у него эти два-три года в запасе?
– А не думали вы о том, чтобы его окрестить? – осторожно предложила однажды морованка Святожизна, свекровь Венцеславы. – Святое крещение уж верно отгонит любое злое колдовство. Милость Господня спасет жизнь Рагнара, а к тому же и душа его обретет надежду на вечность.
Святожизна и ее сын Предслав были христианами – моравские князья и знать приняли греческую веру почти сто лет назад, – но в Киеве старались не упоминать об этом. Христиан здесь по старой памяти считали сторонниками Аскольда, свергнутого Олегом, а значит, врагами нынешнего князя. Многие дивились, когда Олег дал приют двум знатным беглецам-христианам, да еще и принял их в семью. Ему понравился Предслав – в то время пятнадцатилетний отрок, неглупый и обученный всем искусствам знатного человека; незадолго перед тем Олег лишился второго своего сына, Ингъяльда, и для себя самого неведомо хотел обрести нового, такого, который войдет в семью и никуда не увезет Венцеславу. Он позволил Святожизне и ее сыну хранить свою веру, но следовать ее обычаям втайне. Они жили как все, лишь не посещали жертвоприношений на Святой горе и не ели вместе со всеми жертвенного мяса.
– И не говори! – отмахнулась Бранеслава. – Он же князь будущий, как ему жертвы не приносить, богам не служить?
Это была самая важная причина, по которой Предслав, муж старшей Олеговой дочери, едва ли мог бы стать его преемником. Чтобы народ его принял и вручил ему заботу о своем счастье, Предславу пришлось бы отказаться от своей веры, а на это он, человек мягкий, но обладающий твердой волей, не мог пойти даже ради княжеской власти.
Горыня, как ей и положено, по молчаливости могла бы соперничать со столбами кровли, но, поскольку Брюнхильд почти всегда держала ее при себе, тревоги Олегова рода для нее тайны не составляли. Здесь у нее имелась своя забота. Нетрудно было сообразить: если Рагнар умрет, то брак второй дочери станет для Олега делом первейшей важности и он отдаст ее только тому, в ком признает своего возможного наследника. Если же Рагнар выздоровеет, то князю будет легче расстаться с младшей дочерью, а Горыне – исполнить то дело, ради которого она здесь. Появится надежда, что Брюнхильд сумеет уговорить отца отдать ее за Амунда. Или хотя бы что Олег легче примирится с бегством дочери и со временем ее простит.
За эти пару месяцев Горыня неплохо узнала Рагнара. Чувствуя себя лучше, он охотно сопровождал Брюнхильд на прогулках верхом или пешком, ездил с нею на лов стрелять зайцев. Но лихорадка в него вцепилась очень стойкая и упрямая. Княгиня Бранеслава была мудрой женщиной, знала и травы, и «сильные слова»; ее заботами удавалось отогнать хворь на довольно долгое время. И все же та возвращалась. Зная, что ей, человеку чужому, пока полного доверия нет, Горыня не предлагала своей помощи, но однажды рассказала Брюнхильд, что знает имена семидесяти семи лихорадок.
– Я-то не ведунья, а вот если бы сама княгиня взялась, – с некоторым сомнением решилась посоветовать она. – Может, и попалась бы та, что княжича мучит.