В полночь упадет звезда

– Боюсь, рваться будет, – пробурчала она.

– А есть у тебя чего поесть? – осведомился Верес в избе.

Закончив на сегодня с чудными открытиями, он вспомнил, что с утра ничего не ел.

– Поищу, – Горыня направилась к хлебному ларю. – Яйца есть… сало… хлеба одна горбушка.

– Горбушку отложи, если последняя. Для Затеи пригодится. Таких, как она, хоронить надо с хлебом, иначе вихленницей[23] станет, – пояснил он в ответ на недоумевающий взгляд Горыни.

– Ладно, – Горыня отложила горбушку в сторону. – Только это, – она предостерегающе глянула на Вереса, – яйца от здешних кур, сыр от наших коз, а сало и прочее – это относы. Она их из лесу приносила, а люди клали знаешь для кого. Будешь лихорадкино есть?

– Буду! Добру пропадать, что ли?

Поджаривая яйца с салом на глиняной сковороде, поставленной на угли печи, Горыня пыталась восстановить для себя всю эту чудную повесть. Верес и тот второй кузнец, что застрелил Затею, теперь прославятся, будут каждый как тот витязь, что княжескую племянницу от Змея Горыныча выручил. Только кто тут княжеская племянница – я, что ли? При этой мысли Горыня фыркнула от смеха.

– Куда ты теперь пойдешь? – спросил Верес, в ожидании еды развалившийся на лавке.

В этом доме он держался почти по-хозяйски; Горыня было удивилась, но потом вспомнила, что он еще в детстве бывал тут и считал эту избу принадлежавшей какому-то его знакомому деду, а вовсе не Затее-захватчице.

– Или тут останешься?

– Тут? – Вынув из печи сковороду, Горыня в изумлении повернулась к нему. – Чего мне тут делать?

– Жить-поживать. Хозяев больше нету, что же Грознооковой избе пустой стоять?

– Да как я буду жить? – Горыня поставила сковороду на стол. Мысль об одинокой жизни, не под началом у кого-то постарше и поумнее, не помещалась у нее в голове. – Чем?

– Я тебя ловушки на зверя и птицу ставить научу. Рыбу ловить. Буду хлебом помогать. Весной огород засеешь. Да и козы Затейкины с тобой останутся.

– Нет, я не хочу в лесу жить! – Горыня помотала головой. – Даже с козами. Я ж не зелейница.

– Я думаю: а что если Лунава воротится? Она ведь не знает, что ни Добрушки, ни Затейки больше в живых нет. Она придет, ты ее впустишь…

– И что? – Горыня содрогнулась при мысли об этой встрече.

– Скрутишь ее. Ты девка вон какая здоровая, меня чуть не скрутила. А Лунава – она баба как баба, в годах уже. Ты ее двумя пальцами…

– И что мне с нею делать?

– В погреб запереть и за мной бежать бегом. Я уж с нею потолкую…

– Про кудесы? – догадалась Горыня.

– Что если и впрямь у нее? Я чую – нет их здесь, на Грознооковом дворе. Ты говоришь, Лунава была здесь на днях. Затея могла отдать ей. Ты говоришь, она сама уходить собиралась. А где Лунаву искать – я ума не приложу. Она не нашего корня, откуда она родом, я и не ведаю. Без путеводного клубочка не сыскать. А сюда она сама придет. Рано или поздно – придет.

Горыня задумалась. Жить в этой избе, где за три дня образовался второй покойник, в ожидании ведьмы-порчельницы ей совсем не хотелось. Что ей до тех кудесов? До Лунавы? Пусть она хоть жабой обернется!

– Нет, я в Круглодолье пойду! – объявила Горыня. – Сам стереги свою Лунаву. А у меня родня есть, «старый вуй» и чадь его. Меня бабка к ним послала. Довольно с меня этих клюк чародейных[24]!

– Ин как знаешь, – Верес вздохнул, явно разочарованный. – Мне тебя не приневолить.

Горыня нашла ему постельник и устроила на той лавке, где при жизни спала Затея.

– Как же я на этом спать буду? – Она с отвращением посмотрела на тот постельник, на котором умерла Затея, и сбросила его на пол.

– Сейчас поправим.

Верес взял топор и трижды несильно рубанул по лавке, приговаривая:

– Смерть отсекаю, жизнь оставляю! Смерть отсекаю, жизнь оставляю!

– Теперь ложись смело, не повредит, – добавил он, убирая топор. – Но постельник мы с нею сожжем. Возьми тот.

Себе он подстелил сена из стога и накрылся кожухом. Запах сена с холода сразу изменил воздух в избе, принес ощущение чистоты и бодрости. Верес заснул мгновенно – Горыня даже удивилась, услышав с той лавки ровное дыхание. Этот звук некоторое время не давал заснуть ей самой. Отец ее храпел во сне, тоненько подсвистывая, и к этому она привыкла; бабка Оздрава громко сопела, а Затея спала совсем неслышно – так что Горыня сомневалась, а дышит ли она. Верес не храпел, но дыхание его было слышно, и Горыня прислушивалась к нему, осознавая очередную перемену.

Вспомнив о Затее, испугалась было: а ну как та сейчас начнет биться о дверь погреба изнутри? Но почему-то сама не поверила, что это может быть. Да и Верес связал покойнице руки и ноги, прежде чем запереть. Звук дыхания Вереса успокаивал, возвращал в обычный мир, где живут обычные люди и не водится страшных чудес. Горыня еще не поняла, что он за человек, но одно в нем было совершенно ясно: твердая уверенность, что нет такой злыдни и нечисти, перед которой он, мужчина и сын Сварога, отступил бы.

Глава 7

Утром, подоив коз, Горыня не решилась зайти в погреб и принесла молоко в избу. Верес как раз проснулся и умывался у лохани.