В полночь упадет звезда

– Я Верес. Она, – мужик кивнул на Затею, – мне была первая вуйная сестра. Пока сама от нас не отреклась, от всей родни своей. А до того ее мать была моей матери родная сестра, бабка, Вересея, у нас была общая.

– Она хотела завтра поутру уйти.

– Куда? – Мужик живо оглянулся на Горыню.

– Не знаю. Говорила, в края далекие и неведомые. К старшей сестре своей.

– Жаба ей сестра! А правду сказать, то жаба и есть.

– Кто?

– Есть у них наставница какая-то, Лунава. Я ее видел-то мельком, раз или два, она не нашего корня, пришлая откуда-то, леший ее знает, из какого болота. Они две, Затейка с Добрушкой, давно с нею знались, но все тайком. Добрушка проговорилась, уже когда… – Верес запнулся и тяжело вздохнул, – когда того зелья выпила и смерть ей в очи глянула. Сказала, Лунава их еще девчонками с толку сбила. Набила им в головы бредней про силу чародейную. Поначалу, сказала, она только раз или два в год появлялась – на Ярилин день, выходила из леса, водила их с собой зелья собирать. Всевед-траву все искали. У нас многие ее ищут… Они ее чуть ли не за саму Макошь почитали. Затейку она подучила мужа извести. Да и мне, видать, от нее же зелье перепало.

Верес сел на лавку и сжал руки между колен. Во всем облике его проглянула глубокая усталость, спутанные русые волосы кольцами упали на лоб. Горыня заметила у него темные круги под глазами.

– Она мужа извела?

Он не ответил, разглядывая ее, и оба они одновременно подумали о другом.

– Ты ж не дивоженка! – сказал он, как будто был не совсем в этом уверен.

– Ты не мертвец! – сказала она, будто обвиняя.

– Пока нет, – подтвердил он, качая головой. – Но это мое счастье, а не ее заслуга, – он взглянул на тело Затеи. – Не знаю, хотела она меня насмерть извести или только Добрушке покорить. Затейка пятнадцати лет мачеху опоила и извела, ее тогда замуж отдали. Она через три года и мужа извела. Вольного житья хотела.

Горыня вспомнила, как Затея соблазняла ее «вольным житьем». Опять похолодела: неужели правда Затея сгубила двух человек? И считала, что Горыня ей годится в сестры… на ней ведь тоже смерть.

– Мы б ее не трогали, – продолжал Верес. – Да она к Добрушке стала бегать. И чемерицу эту принесла. А как Добрушка померла… Я ведь еще до того выследил, куда она ходит. Знал, что Затея здесь поселилась, в Грознооковой старой избе. Дед-то уж лет десять как помер, а покуда он тут жил, баба Вереся меня часто к нему водила. И ее тоже, – он опять посмотрел на тело Затеи. – Наши матери были близнята, а мы с Затеей – одногодки.

– Вы не похожи, – Горыня не видела никакого сходства между открытым лицом Вереса и мелкими чертами Затеи.

– И спасибо Сварогу-батюшке, – проворчал он. – Баба Вереся нас сызмальства учила травы брать, хвори гнать… «От земли корешок, от солнышка цветок. К чему ты, молчан-трава, пригодна, к тому и беру тебя всем добрым людям на пользу», – повторил он заговор, выученный еще семилетним мальчиком.

– Ты травник, что ли? – Горыня оглядела его широко раскрытыми глазами.

– Кузнец я, – Верес посмотрел на свои руки, отмеченные следами от ран и ожогов. – Но и бабкину науку помню. Она, как помирала, хотела мне свои кудесы передать. В кудесах ее та сила, что любую траву надо брать с ними – тогда сила их в девять раз усилится.

– Что ж это за кудесы?

– Жезлец осиновый, длиной в пол-локтя да полпяди, всевед-трава да полотенце. Без них траву возьмешь, а сила в земле-матери останется. Нас баба Вереся всей хитрости обучила. Тогда обе дочери ее были живы: и моя мать, и Затейкина, вуйка Забава. И как подходить – чтоб ни от солнца, ни от месяца тень твоя на траву не падала, – и как жезлецом осиновым круг очертить, и какие слова говорить, и как рвать: правой руки зажать под мизинец первый лист, потом под второй, потом под третий. И как пять сорвешь, на полотенце выложить, – Верес показал пальцами в воздухе, будто обрывает листы, зажимая их между всеми пальцами по очереди.

– Ого! – Горыня была поражена не на шутку. – Да ты истинный травник.

– Баба Вереся хотела мне кудесы свои оставить. А Затейка… украла их и сбежала. Она тогда уже вдовой жила. И будто сквозь землю провалилась. Год или два о ней и слуху не было. А с полгода опять объявилась, да я не знал, где она затаилась. Добрушка выдала ее нору. Про кудесы ты знаешь что-нибудь?

– Они каковы собой?

– Мешочек чуть длинней пол-локтя.

– Не видела. Но я здесь только… – Горыня задумалась и мысленно подсчитала. – Дня четыре. Или пять.

– Откуда ты взялась-то?

Верес, похоже, все еще колебался, можно ли верить незнакомой девке, которую застал в избе Затеи. Однако она не растаяла от прикосновения острого железа, а значит была человеком.

– Мы из Волчьего Яра ехали с отцом. Нас еще в Ломовье… нехорошо встретили. – Горыня вспомнила, как испугались хозяйки, разглядев ее, и нахмурилась. – А в Своятичи приехали – мужики навстречу вышли с луками и рогатинами. Сказали, уезжай, а то застрелим. Они думали, что я – Свирепица, а отец – тот мужик, что ее возит.

– А ты не Свирепица? – Верес прищурился.

– Нет! У меня ноги не козьи, – Горыня посмотрела на свои ноги в черевьях.