В полночь упадет звезда

– Лучше ты расскажи, – промолвила она. Ей хотелось только слушать его голос и привыкать к мысли, что это не сон. – Ты по моей вести и явился?

– Только теперь и выбрался. За зиму уж было не успеть обернуться, а надо ж пахать, сеять. После сева у отца отпросился и уехал. Братья скосят, а к жатве надо бы мне воротиться. Времени мало. Ты живешь здесь теперь?

– Да, – ответила Горыня, плохо понимая, что говорит. – Нет. Я… в Киеве жила…

– В Киеве? – Верес в изумлении поднял свои черные брови. – А как же… Круглодолье?

Горыня мельком вспомнила, как мечтала рассказать ему о своей службе у Олега, чтобы он удивился… Но сейчас усомнилась – стоит ли рассказывать про такую несообразную для девушки долю. Все замуж идут и детей растят, а она гридем-бережатым стала, ага…

– Я при Олеговой дочери состою, по ряду[48], – сказала она, и сейчас ей вовсе не хотелось хвастаться тем, как она одолела на поединке княжеского бережатого. – Только я… потеряла ее где-то здесь… – Горыня бегло огляделась. – Надо мне ее найти. Это важно.

– Найдем мы твою подругу. – Верес, похоже, не задумался о том, что Олег – это киевский князь. – Ты про Лунаву расскажи. Где эта змеища притаилась? – Он придвинулся ближе к Горыне, и в его зеленом глазу блеснула злость. – Верно ли она? Я ее три зимы выслеживал. Ни единого дня не дремал, жма мой живот! В Грозноокову избу наведывался сколько раз – ни единого следа. «Волкам» велел смотреть. Никто ее не видел. Думал, сгинула и бабкины кудесы мои к Кощею уволокла. Где ты ее приметила?

– Нынешней зимой, здесь неподалеку. Только ее теперь Мечтаной зовут, – шепнула Горыня, склонившись к нему, чтобы никто не услышал это знаменитое в округе имя.

– Вот оно что! Жма мой живот! А я людей про Лунаву спрашиваю – никто не ведает.

– Она сюда пришла летом после той зимы… ну, нашей. Когда от вас сбежала. Поселилась тут недалеко, верст пять-шесть по Припяти, на брошенной заселице. Здешний боярин ее привечает, и даже обмолвился один отрок, будто она их, здешнего корня. Она тут в большой славе живет, но на глаза людям не показывается.

– Я и думал: на Ярилках покажется! – Верес быстро огляделся. – На Ярилки всякая жаба выползает. Проведешь меня к ее норе? – Он крепче сжал руку Горыни.

«Проведу», – уже хотела сказать она, но сдержалась.

Они с Брюнхильд и потом с Лютульвом были в избе Мечтаны зимой, ехали туда верхом. Сейчас, летом, когда лед растаял, а зелень распушилась, найти тот ручей среди кустов будет трудно. И времени на это уйдет, даже если в долбленке плыть, порядочно. А у нее…

Жма мой живот, невольно повторила в мыслях Горыня. Она не могла разорваться, отыскивая Брюнхильд и Мечтану разом. И поиски Брюнхильд были важнее – их нужно закончить до темноты.

– Вот что! – решила она. – Я тебе помогу, а ты мне поможешь. Лунава, если не сбежала еще из этих краев, и до завтра не сбежит. А мне нужно госпожу мою, Олегову дочь, до темноты найти. Пойдем со мной. Я как ее найду, мы поедем по Припяти на запад, как раз туда и тебе надо. По пути лаз в ее нору отыщем.

Верес поднялся на ноги, свистнул и махнул рукой. Не успела Горыня удивиться, как возле них выросли три молодца – лет восемнадцати-двадцати.

– Будь жива, Святогоровна! – не без смущения ухмыльнулся один, круглолицый и светловолосый.

Другие просто поклонились.

– Это кто – братья твои, что ли? – Горыня вопросительно взглянула на Вереса.

– Братья. Лесные. Не узнала? Вот этот был Кликун, этот – Горностай, этот – Синица. Только теперь их всех уже по-другому зовут.

– Ты ж меня лечила, не помнишь? – улыбнулся ей тот, которого назвали Горностаем. – Вместо бабы Лучи к нам приходила.

Верес подмигнул ей. Она вспомнила драку на реке: трое «волков» в личинах преградили им с Вересом путь, но они отбились, и одного, вот этого самого, она зашибла об лед, так что потом пришлось звать Красную Бабу на помощь. Эти лица она тогда разглядела плохо, да и времени прошло достаточно: отроки и вытянулись, и возмужали, а двое, судя по опрятным молодым бородкам, и женились. Бывший Горностай тоже вырос и окреп: прежними были светлые вьющиеся на концах волосы, но открытое приятное лицо с приветливым и смелым взглядом лишь слегка напоминало прежнего отрока, которого она видела слабым, бледным, с огромными синяками под обоими глазами.

А они ее запомнили: волотку-племянницу бабы Лучи, как та ее величала, чай не каждый день встретишь.

– Вот что, братья лесные, – сказала Горыня, приободрившись. – Нужно нам найти деву-красу, золотую косу. Да только я не знаю, здесь ли она!

– Что за дева? – спросил круглолицый Синица. – Если красивая – враз сыщем.

– Да тут все красивые! – с задором и смущением добавил Горностай, последний из товарищей, кто не был женат и приглядывался к каждой девке.

Горыня открыла рот и опять закрыла, не зная, как описать им Брюнхильд – никто из них не знал и не мог знать ее в лицо.

– У людей спросим, – предложил Синица. – Чай люди ее знают. Как зовут, чья дочь, какого рода? Среди каких искать?

– Это дочь Олега, князя киевского, – объявила Горыня. – Зовут ее Стоислава. Но если спросят – что вам до нее за дело?