В полночь упадет звезда

Предславу же и в голову не могло прийти, что в этой беде есть что-то приятное. До полудня он просидел под навесом избы, будто ожидал, что неведомые злыдни сделают новый приступ. Семигость с домочадцами ушел опять на сенокос, запретив кому-либо соваться во двор, пока русы сами не позовут. До полудня Предслав ждал, не полегчает ли Брюнхильд. Когда к обеду она лишь согласилась на несколько ложек жидкой каши из толченого проса, он решился и осмотрел своих отроков: на всякий случай их с ним сидел целый десяток.

– Слушайте, паробки… Давай ты, Воронец. Я сговорюсь с Семигостем, даст тебе коня получше. Отправляйся в Киев. Будет конь хорош – за два дня доберешься. Будет плох – в Добромышле возьмешь другого. Скажешь, для князя надо, дадут. Расскажи ему – мол, дочь захворала, жива, но слегла. Скажи, мы стережем ее во все глаза, чужого никого не подпускаем, но я не ведун… Пусть он сам решает, как с нею быть. Ступайте, найдите Семигостя.

В тот же день гонец уехал. Свояченице Предслав не стал объявлять об этом, и Брюнхильд ничего не знала. Еще три дня она пролежала, жалуясь на слабость, и только потом начала садиться и получше есть. Была она бледна, глаза лихорадочно горели.

– Мне много лучше, – утешила она Предслава на четвертый день. Она и выглядела лучше: одевшись, вышла во двор и сидела с зятем под навесом. – Но в дорогу пускаться повременим пока. Через три дня Ярилки. До них обождем, чтобы мне как следует окрепнуть. Тогда и тронемся.

– Как скажешь, – согласился Предслав.

Он считал, что им вовсе не следует никуда ездить, и на задержку эту возлагал свои тайные надежды…

* * *

Еще в первые дни болезни Брюнхильд нашла в себе силы передать Семигостеву семейству, что на них она не держит зла и не считает ни в чем виноватыми. Поэтому день на третий даже Живита уже могла подойти к ее лежанке без дрожи в поджилках. Все обошлось: княжна жива и выздоравливает, никого не винит. Деды не обманули – уберегли. Не раз Живита задавала себе вопрос: так чего она добилась? Ради чего у нее едва сердце не разорвалось, пока она сыпала в горшок колдовское зелье из рукава? Оно должно было поселить в душе Брюнхильд тоску по Благодану, но пока этого не заметно. Но, может, действие зелья должно сказаться прямо на Ярилин день? Чтобы раньше времени никто не знал?

В пору сенокоса люди мало бывают дома, часто и ночуют целыми семьями в лугах, чтобы не терять времени, пока погода ясная. Однако по просьбе самой Брюнхильд Семигость каждый день оставлял с нею какую-то из своих женщин: то Живиту или Зоряну, то саму боярыню, то Благоживу, самую старшую дочь, а иногда являлись бабка Неждана или стрыиня Веся. Они прибирали, готовили еду, а на досуге развлекали княжну беседой. Чем ближе был желанный срок, тем неспешнее для нее тянулось время, и она была рада всякому разговору, но особенно – о близких уже Ярилках. Для Брюнхильд это было почти то же самое, как говорить об Амунде, а приятнее этого предмета ни для какой влюбленной девы ничего нет.

– А еще в эту ночь ходят у нас всевед-траву искать, – рассказывала Зоряна. – Это такая трава полезная, что если ее найдешь – все будешь знать, что на свете делается.

– Какова она бывает? – расспрашивала Брюнхильд, пытаясь отвлечься от своих мыслей. – На что похоже цветет?

– Да говорят, бывает цветок черный, бывает белый или желтый, или красный, как бы огонечек, а еще я слышала, бывает, что всякими цветами разными сияет. Если сорвешь его, то всякое желание твое, что хочешь себе придумай – сделается. Но не всякое лето он цветет, а только если выдастся ночь рябинная – чтобы гроза, или зарницы. И вот тогда надо сидеть и ждать. В самую полночь будет диво – с западной стороны упадет звезда огромная, говорят, с конскую голову! – Зоряна обрисовала перед собой руками в воздухе большой шар. – Такая звезда ясная-ясная. И как она прилетит, то все вокруг осветится, и все деревья в лесу заговорят! А всевед-трава только в том свете и будет видна.

– Тогда и надо ее брать?

– Надо-то надо… Да не так все просто.

– Нечисть придет? Всякие гады и жабы?

– Гады-то гады… Стрыиня Веся нам рассказывала, что под звездой той появляется князь-уж, над всеми гадами лесными старший, а на голове у него как бы золотые рожки. Сам он огромный, с человека, и черный.

– Вот это страх! – Брюнхильд передернула плечами. – Ужак с человека, да еще с рожками!

– И он будет тебе загадки загадывать, и если все отгадаешь – сам сорвет всевед-траву и тебе даст. А иначе никак ее не взять.

– Ты зимой говорила, вы с девками ходили уже искать, – вспомнила Зяблица. – Неужели вам не страшно такого ужака встретить?

– Ну, он ужак-то ужак, но не всегда… Бывает, что просто выйдет или женщина, или еще какой человек и спросит тебя: «Что сидишь? Чего ждешь?»

– Может, это и есть князь-уж, только он человеком притворяется? – догадалась Брюнхильд.

– Может, и так. Вот когда возьмешь всевед-траву, – Зоряна вздохнула, – тогда все на свете будешь знать и даже любую ведьму с одного взгляда распознаешь. А пока не возьмешь – гляди во все глаза, а не поймешь, не то это князь-уж, не то так, кто-нибудь…