В полночь упадет звезда

День клонился к вечеру. Во дворе было не пройти: перед избой собрались все двадцать отроков Предслава, по сторонам толпились жители Троеславля, обсуждая происшествие. Олегова дочь захворала! Говорят, испортили! Отравили! У всех были вытаращены глаза от испуга и возбуждения; все понимали, что гнев Олега, если что, обрушится на весь Троеславль, но дух захватывало от такого события. Семигость с домочадцами сидел под навесом, перед глазами толпы, будто на судилище, и ждал. Времени прошло достаточно, однако ничего худого с ними не случилось.

– Безвредное то зелье, – все смелее убеждали хмурого Предслава Мировита, Веся, Зоряна и другие женщины. – Видишь – с нами ничего. Не от зелья княжна захворала.

– Так отчего же тошнило ее?

– А то, боярин, порча выходила, – боязливо сказала Мировита. – Порча всегда с тошнотой выходит. Бывает, если сидит что в человеке, то от сильного слова и от зелья наружу выходит как бы ящерками… или жабой, или еще чем. Вот ее Весино зелье и выгнало…

– Жабой! Господи Иисусе! – Предслав скривился от отвращения, невольно схватился за крест под сорочкой, хотя обычно избегал этого делать. – Была там… ящерка? – Он вопросительно взглянул на Зяблицу.

– Не было ящерки, – однако не без сомнения ответила та. – Каша была, какую утром ели.

– Порча и невидимой выходить может, – поддержала стрыиня Веся. – Ящерками – это когда сильно тяжелая порча. Когда человек или псом лает, или еще что… А ведь княжна… ничего такого?

Сказать вслух о том, что Олегова дочь может лаять, старуха не посмела.

– Княжна еще до того на нездоровье жаловалась, – шепнула матери немного опомнившаяся Живита.

– Это да, – подтвердила Зяблица. – С утра еще.

Утром эти жалобы были притворны, а после полудня – хворь явилась взаправдашняя. Зяблица знала об этом, но не могла выдать хитрости княжны, которые внезапно обернулись правдой.

Не дразни богов! Услышат – получишь, чего просишь.

До позднего вечера Брюнхильд больше не тошнило, но она была так слаба, что отказывалась разговаривать. В этот раз Предслав сам остался ночевать в той же избе, велев постелить себе на полу. Он был не менее встревожен и пристыжен, чем Зяблица – ему Олег доверил свою дочь, но присмотра его хватило на три дня! Беда подкралась – а он узнал, когда поздно было. Как можно полагаться на баб! И отроки, обалдуи, смотрели, как девка у них на глазах бегает с зельем и горшком, и хоть бы что! Однако выходит, что зелье ни при чем, а девка не виновата. А порчу, пущенную по ветру, он, Предслав, никак не мог увидеть или предотвратить. Он ведь не колдун и во все эти бесовские умения не верит!

Ночь прошла спокойно. Зяблица и Черемха по очереди сидели возле Брюнхильд, и сам Предслав несколько раз вставал убедиться, что она жива – все равно ему не спалось. Внутри все леденело от мысли, как бы не пришлось ему привезти Олегу любимую дочь мертвой… Лучше тогда самому сразу в Днепр броситься.

* * *

Утром Брюнхильд открыла глаза и смогла заговорить. Жаловалась на мутную слабость.

– Не знак ли нам подают, – Предслав показал вверх, – что недоброе дело ты затеяла?

Брюнхильд внутренне вздрогнула. Он знает, что она затеяла? Да нет же, он не может знать!

А что если он тем не менее прав? Что если боги не одобряют замысел ее побега?

– Может, не надо тебе ни в какие смоляны ездить и никакому этому колдовству учиться? – продолжал Предслав, и у Брюнхильд немного отлегло от сердца, когда она поняла, о чем он говорит. – И само это все колдовство – дурное дело, это сатана людей учит, и ничего доброго из этого не выйдет. Не лучше ли тебе к отцу воротиться, как окрепнешь? Он только рад будет.

– Нее-ет, – слабым голосом, но решительно простонала Брюнхильд. – Я в Киев не вернусь… Я должна ехать. Это пройдет скоро.

Сегодня ей было вовсе не так худо, как она прикидывалась. От вчерашней тошноты осталась небольшая слабость, и даже она не помешала бы Брюнхильд встать. Очень хотелось есть – верный признак вернувшегося здоровья. Но здоровье ей лучше было скрывать. Хворь, принесенная ветром или зельем, пришлась очень кстати: теперь весь Троеславль в видоках, что она хворает и поэтому не едет дальше.

С печальным вздохом Брюнхильд закрыла глаза. И снова подумала об Амунде – мысль о нем подбадривала и утешала ее. Вот и еще одним днем, одной ночью ближе к встрече, какой бы ценой они ни достались.

Вспомнилось, как она напоила его греческим вином, куда кроме душистых приправ было подмешено немного тайного зелья, которое Олеговы люди привезли из лавок Костянтин-града. В ту ночь ему пришлось куда хуже, чем ей. И если нынешней хворью Фрейя еще раз наказывает ее за тот случай… Брюнхильд даже приятно было думать, что она хворает так же, как хворал по ее вине Амунд.