В полночь упадет звезда

До намеченного дня встречи с Амундом оставалось еще время, но Брюнхильд поторопилась с отъездом из Киева. Целый месяц она медлила дома, прикидываясь, будто обдумывает поездку к Рагнвёр и ждет возвращения Горыни. Каждый день после отъезда девы-волота тянулся бесконечно; Брюнхильд тайком считала их, делая зарубки на палочке. Зарубок набрался уже целый лес, и вдруг она испугалась, что пропустит срок. Что если Амунд явится раньше? Что если ее что-то задержит в пути? От Киева до Троеславля всего три дневных перехода на лодье, но мало ли что случится? Дурная погода вдруг нагрянет, весла поломаются… Брюнхильд не удивилась бы, если бы некие злые силы пустили в ход колдовство, чтобы ей помешать. Княгиня Бранеслава шепталась со своими боярынями, тайком толковала о чем-то с Олегом, Венцеслава тоже порой хмурилась. «Если хочешь ехать, то трогайся поскорее! – как-то посоветовал Брюнхильд брат. – Как бы отец не передумал».

И вот, когда до Ярилок оставалось еще почти десять дней, Брюнхильд пустилась в путь. Отец был невесел, несколько раз упоминал, что хотел бы поехать с нею сам, и это пугало ее. Но все же ему, киевскому князю, было бы неуместно появляться в землях смолян без приглашения от их князя, Ведомила, и потому Олег остался дома.

Только очутившись в лодье с Предславом и его отроками, когда высокие, зеленые киевские горы остались позади, Брюнхильд немного приободрилась. Но до полного облегчения и покоя было далеко. Надежды воодушевляли ее, тревоги выматывали. День и ночь томила тайная лихорадка: вот еще один гребок ближе к Амунду… Еще один день ближе к встрече… Радость, волнение – все ли пройдет гладко? – нетерпение, боязнь неведомых препятствий так измучили Брюнхильд, что она не слишком притворялась, когда жаловалась на усталость и слабость.

Три перехода вверх по Днепру миновали без задержек. Вот она и в Троеславле. Попав в нужное место, Брюнхильд могла бы вздохнуть с облегчением, но как теперь пережить эти пять-семь дней? Они казались долгими, как семь лет. Что если Амунд не поспеет к сроку? Что если у Горыни с Илендо случились в пути какие-то приключения, которые помешали им попасть в Плеснецк вовремя? Ведь их только двое, а между Киевом и Плеснецком восемь или десять переходов по рубежам древлян и угличей, где ни киян, ни бужан никто не любит. Или Амунда не оказалось дома? Может, близ его земель обнаружились разбойные дружины угров? И сколько ей придется ждать, пока он воюет? Долго притворяться больной и сидеть в Троеславле не получится – придется ехать дальше. И тогда Амунду придется искать ее уже в Свинческе, а это и гораздо дальше, и труднее. К тому же такому человеку, как он, сложно путешествовать тайком. Любой, кто его увидит, будет всем рассказывать о встреченном великане, даже если не догадается, кто это был.

Волнение от всех этих мыслей так давило грудь, что Брюнхильд почти задыхалась. Она и впрямь была бы рада какому-нибудь «троесильному» средству, чтобы успокоилось сердце. Иначе она не вынесет этих дней ожидания!

Захваченная своей нынешней заботой, Брюнхильд почти забыла обо всем, что ее тревожило раньше. Благодана она видела вчера вечером лишь мельком, когда Семигость с родичами вышел ее встречать. Он лишь поклонился ей издалека; как подумалось Брюнхильд, его изумленный вид означает, что он за эти месяцы так же успел про нее забыть, как она забыла про него. О Мечтане Брюнхильд тоже вспомнила только тогда, когда Живита заговорила о зельях. Казалось, загадочная ведьмарка растаяла вместе с зимней тьмой, и если появится снова, то не ранее первого снега. А уж к тому времени Брюнхильд будет далеко.

Живита вышла во двор, держа в одной руке горшочек, в другой – туесок с зельем. Поставила то и другое на стол и пояснила двум женщинам:

– Княжна велела.

Налила в горшок воды из ведра и поставила его в устье печи, пристроив меж двух больших горшков. Потом ушла к избе и снова села на скамью, чтобы подождать, пока закипит. Здесь еще лежала сорочка, которую Живита шила с утра; она взялась было за нее опять, но отложила – так тряслись руки, что отроки могли заметить. Живита была достаточно взрослой и сообразительной, чтобы понимать, в какое опасное дело ввязалась. Колдовской умысел, да еще на дочь самого князя киевского! За такое могут голову снять с плеч, а если отец воспротивится, то и весь Троеславль разорят и сожгут. Живита остро сознавала смертельную опасность, от чего холодело в груди и хотелось отпрянуть, как от края высокого обрыва. Сейчас она еще не сделала ничего страшного, утешала она себя, пытаясь сдержать дрожь. Вот когда вода закипит, нужно будет добавить в нее кое-что сверх того зелья из туеска, которое уже осмотрела челядинка княжны.

Но и отказаться от дела Живита не могла. «Если она сама не захочет, мне придется ее силой умыкнуть, – шепотом объяснял ей Благодан. – А тогда может выйти побоище, может, меня там и убьют».