В одном лице

Потом она меня поцеловала — долгим, медленным поцелуем, который заставил меня положить руки ей на бедра.

Мисс Фрост быстро перехватила мои руки и положила себе на грудь; она явно считала, что там им самое место. Или же, наоборот, что моим рукам не место ниже ее талии — то есть мне не следует или даже строго воспрещается трогать ее «там».

Поднимаясь по темной подвальной лестнице к слабому свету в фойе библиотеки, я вспомнил идиотское предостережение, услышанное на одном давнем утреннем собрании, — доктор Харлоу традиционно толкал умопомрачительную речь по случаю воскресных танцев, которые устраивала академия совместно с каким-то женским интернатом.

«Не трогайте ваших партнерш ниже талии, — заклинал наш несравненный доктор. — Так будет лучше и для вас, и для них!»

Но не может же это быть правдой, размышлял я, поднимаясь по лестнице, и тут мисс Фрост крикнула мне вслед:

— Иди сразу домой, Уильям, — и поскорее приходи меня проведать!

У нас так мало времени! — вертелось у меня на языке; позднее мне вспомнится это внезапное предчувствие, хотя в тот момент мне хотелось крикнуть ей эти слова, просто чтобы услышать ответ. Это ведь мисс Фрост почему-то считала, что у нас осталось мало времени.

Когда я вышел наружу, у меня в голове промелькнула мысль о бедном Аткинсе — бедном Томе. Я пожалел, что был с ним так груб, и одновременно посмеялся над собой, вспомнив, как воображал, будто он влюблен в мисс Фрост. Забавно было представить их вместе: Аткинс со своим речевым расстройством, совершенно неспособный выговорить слово «время», и мисс Фрост, у которой оно с языка не сходило!

Я прошел мимо зеркала в тускло освещенном фойе, едва взглянув в него, но — возвращаясь домой в звездной сентябрьской ночи — я решил, что мое отражение выглядит намного взрослее, чем до этого вечера. Однако, думал я, шагая по Ривер-стрит к кампусу академии, по отражению было не особенно заметно, что я только что впервые в жизни занимался сексом.

За этой мыслью неожиданно пришла другая, более тревожная: а вдруг я и не занимался сексом? (То есть настоящим сексом — с проникновением?) И сразу вслед за тем: да как я вообще смею задаваться такими вопросами в самую упоительную ночь своей юной жизни?

Тогда я еще понятия не имел, что можно не заниматься сексом по-настоящему (с проникновением) и все же испытать непревзойденное сексуальное удовольствие — равного которому я не переживал и по сей день.

Да и что я тогда вообще мог знать? Мне было всего восемнадцать; тем вечером, когда я вернулся домой с «Комнатой Джованни» Джеймса Болдуина в сумке, мои влюбленности в кого не следует только начинались.

Общая комната в Бэнкрофт-холле, как и в других общежитиях, называлась курилкой; курящим старшеклассникам разрешалось делать там уроки. Многие некурящие старшеклассники считали, что такую привилегию грех упускать, и тоже предпочитали заниматься в курилке.

В те бесстрашные годы никто не предупреждал нас о вреде пассивного курения — и уж, конечно, не этот придурок, наш школьный врач. Не помню ни одного утреннего собрания, которое касалось бы такого «недомогания», как курение! Доктор Харлоу тратил свое время и талант на лечение излишней плаксивости у мальчиков — в стойком убеждении, что сможет предотвратить и гомосексуальные наклонности у юношей, каковыми мы постепенно становились.

Я пришел за пятнадцать минут до отбоя; стоило мне войти в знакомую серо-голубую дымку, постоянно висевшую в курилке Бэнкрофт-холла, как на меня набросился Киттредж. Не знаю уж, что за борцовский захват он ко мне применил. Позже я попытался описать его Делакорту — который, кстати, не так уж плохо справился с ролью шута, как я узнал впоследствии. В перерыве между полосканием и сплевыванием Делакорт предположил: «Похоже на рычаг локтя. Киттредж этим приемом всех уделывает».

Как бы там этот захват ни назывался, больно мне не было. Я просто чувствовал, что не могу освободиться, и даже не пытался. Честно говоря, оказаться так близко к Киттреджу сразу после объятий мисс Фрост было просто запредельно.

— Привет, Нимфа, — сказал Киттредж. — Где ты был?

— В библиотеке, — ответил я.

— А я слышал, ты давно ушел из библиотеки, — сказал Киттредж.

— Я ходил в другую библиотеку, — сказал я. — Есть еще публичная, городская библиотека.

— Видать, одной библиотеки маловато для такого деятельного парнишки, как ты, Нимфа. Герр Штайнер дает нам завтра тест — я вот думаю, стоит ждать скорее Рильке, чем Гёте, а ты что скажешь?

Герр Штайнер преподавал у меня на втором курсе немецкого — это был один из австрийских лыжников. Преподаватель он был неплохой, но довольно-таки предсказуемый. Киттредж угадал: в тесте будет больше цитат из Рильке, чем из Гёте. Штайнеру нравился Рильке, но, с другой стороны, кому он не нравится? Впрочем, герру Штайнеру нравились и длинные слова, которые так любил Гёте. Киттредж не мог справиться с немецким, потому что вечно старался угадать значения слов. Но в иностранных языках гадать бессмысленно, особенно в таком точном, как немецкий. Или ты знаешь слово, или нет.