— Послушайте, я просто должен это сказать, — выпалил Киттредж-младший, не глядя мне в глаза. — Конечно, я вас не знаю — и я понятия не имею, кем на самом деле был мой отец. Но я прочел все ваши книги и вижу, что вы в этих книгах творите. Вы изображаете все эти сексуальные крайности так, как будто это все совершенно нормально, — вот что вы делаете. Как Джи, эта девушка или кто там она есть — или кем она там пытается стать. Вы создаете персонажей сексуально «отличающихся», как сказали бы вы, — или дефективных, как сказал бы я, — и ждете, что мы будем им сочувствовать, или жалеть их, или вроде того.
— Да, примерно так оно и есть, — сказал я.
— Но то, о чем вы пишете, неестественно! — воскликнул сын Киттреджа. — Понимаете, я знаю, кто вы есть, — и не только по вашим книгам. Я читал, что вы рассказываете о себе в интервью. Это все неестественно — вы не
Говоря о Джи, он немного понизил голос, тут надо отдать ему должное, — но теперь он почти кричал. Я знал, что помощник режиссера — не говоря уж о полном составе «Ромео и Джульетты» — слышит каждое слово. Неожиданно в нашем маленьком театре стало тихо; честное слово, можно было бы расслышать даже пук сценической мыши.
— Вы же бисексуал, так? — спросил сын Киттреджа. — И что, по-вашему, это нормально, или, может быть, естественно, или достойно сочувствия? Да вы же играете с двух рук! — заявил он, распахивая входную дверь; слава богу, теперь все видели, что он наконец уходит.
— Милый мой мальчик, — резко сказал я. Когда-то давным-давно, целую жизнь назад, так же решительно отчитала меня самого мисс Фрост. Я и по сей день помню ее слова.
«Милый мой мальчик, пожалуйста, не вешай на меня