В одном лице

Эсмеральда боготворила Герду Мюле; та обладала резонирующим голосом, который без всякого напряжения охватывал впечатляющий диапазон. Герда могла без усилия пробежаться от нижнего «соль» до головокружительных высот верхнего «до». Ее сопрано было достаточно мощным и объемным для Вагнера, но Мюле обладала и необходимой ловкостью для стремительных рулад и сложных трелей итальянского стиля начала XIX века. Однако Эсмеральда сообщила мне, что своим полипом Герда Мюле всех уже достала.

— Он занимает всю ее жизнь — а теперь начал захватывать и наши жизни, — сказала Эсмеральда. От почитания Герды-сопрано она перешла к ненависти к Герде-женщине — теперь Эсмеральда именовала ее не иначе как Полипом.

Вечером в пятницу Полип решила дать отдых своим голосовым связкам. Эсмеральда была в восторге от того, что получила возможность сделать, как она говорила, «первый шаг» в Штаатсопер. Но к полипу Герды Мюле она относилась с пренебрежением. Еще в Кливленде Эсмеральда перенесла операцию на носовой пазухе — рискованная штука для будущей певицы. Когда Эсмеральда была подростком, ее пазухи были хронически забиты; иногда она задавалась вопросом, не операция ли повинна в ее упрямом американском акценте. Эсмеральда не испытывала ни капельки сочувствия к Герде Мюле, поднявшей столько шума вокруг своего полипа.

Я научился пропускать мимо ушей шутки официантов и поваров о том, каково это — встречаться с оперным сопрано. Все подкалывали меня, за исключением Карла — он никогда не дурачился.

— Наверное, иногда бывает громко, — сказал шеф-повар «Цуфаль», ко всеобщему смеху.

Конечно, я не стал рассказывать им, что Эсмеральда получает оргазм только при оральном сексе. По собственной оценке Эсмеральды, ее оргазмы были «довольно впечатляющими», но я был надежно защищен от звука. Бедра Эсмеральды зажимали мне уши; я совсем ничего не слышал.

— Господи, кажется, я только что взяла ми-бемоль — и держала! — сказала однажды Эсмеральда после продолжительного оргазма, но уши у меня нагрелись и вспотели, а голова была так плотно зажата между ее бедер, что я все прослушал.

Не помню, какая была погода в Вене в ту ноябрьскую пятницу. Помню только, что когда мы с Эсмеральдой вышли из нашей маленькой квартирки на Швиндгассе, на ней был значок предвыборной кампании Джей-Эф-Кея. Эсмеральда утверждала, что он приносит ей удачу. Она очень гордилась тем, что была волонтером во время предвыборной кампании Кеннеди в Огайо в 1960 году; Эсмеральда пришла в ярость, когда Огайо с небольшим отрывом проголосовал за Никсона.

Меня политика интересовала намного меньше, чем Эсмеральду. В 1963 году я настолько сосредоточился на писательстве, что не желал отвлекаться на какую-то там политику; я выдал Эсмеральде что-то жутко пафосное на эту тему. Я заявил, что не намерен распыляться и что политика — запасной выход для молодежи на случай провала творческих планов, или какую-то подобную хренотень.

— Ты хочешь сказать, Билли, что раз я больше тебя вовлечена в политику, я меньше стремлюсь стать сопрано, чем ты стремишься стать писателем? — спросила Эсмеральда.

— Вовсе нет, я не это имел в виду! — ответил я.

Что я должен был ей сказать, но не осмеливался, — так это то, что я бисексуален. Конечно, это не литература удерживала меня от вмешательства в политику; просто в 1963 году мне с лихвой хватало моей двойственной сексуальности. Поверьте, если вам двадцать один год и ваша ориентация изменчива, вам поневоле приходится быть дипломатом.

В ту пятницу мне предстояло пожалеть, что я ляпнул Эсмеральде, будто она распыляется — или оставляет себе запасной выход, — увлекаясь политикой.

Во время первой смены в «Цуфаль» явилось больше американцев, чем ожидали мы с Карлом. Других иностранных туристов не оказалось — по крайней мере, англоговорящих, — но было несколько пожилых американских пар и, за отдельным столом, десяток акушеров и гинекологов (тоже поголовно американцев), которые сообщили мне, что приехали в Вену на конференцию.

Между прочим, от врачей я получил щедрые чаевые — а все потому, что рассказал им, как удачно они выбрали оперу. Я объяснил им ту сцену в «Макбете» (в третьем акте), где ведьмы вызывают призрак окровавленного младенца — как известно, он сообщает, что «никто из тех, кто женщиной рожден», не сможет повредить Макбету. (Конечно, Макбета обдурили. Макдуф, убивший Макбета, объявляет, что появился на свет в результате кесарева сечения.)

— Вероятно, это единственная опера, затрагивающая тему кесарева сечения, — сообщил я акушерско-гинекологическому сборищу.

Карл всем рассказывал, что моя девушка сегодня поет леди Макбет, так что я имел некоторый успех среди гостей первой смены, и метрдотель сдержал свое обещание отпустить меня пораньше, чтобы я не опоздал к первому акту. Но в зале что-то было не так.