В одном лице

Если бы Эсмеральда забеременела, это означало бы конец ее надеждам сделаться оперной певицей. «Я не готова стать сопрано-домохозяйкой», — говорила она. Оба мы знали, что в некоторых странах Европы аборты разрешены. (Впрочем, католическая Австрия к ним не относилась.) Но в большинстве стран сделать аборт было невозможно — или небезопасно и незаконно. К тому же мать Эсмеральды была итальянкой и католичкой до мозга костей; Эсмеральда испытывала бы опасения насчет аборта, даже если бы процедура была и доступна, и безопасна, и легальна.

— Нет такого презерватива, чтобы помешал мне залететь, — сообщила Эсмеральда. — Я плодовита в десять раз против обычного.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Просто знаю. Чувствую, и все тут, — ответила она.

— Вот оно что.

Мы целомудренно сидели рядышком на ее кровати; ее ужас перед беременностью встал передо мной непреодолимым препятствием. Решение относительно того, в чьей спальне мы можем попытаться заняться этим, было принято за нас; если мы собирались жить вместе, то нам оставалась только квартирка Эсмеральды. Оказалось, моя рыдающая вдова пожаловалась в Институт; меня обвинили в том, что я переворачиваю глазок в двери ванной! Das Institut принял мои уверения о невиновности в столь нездоровом поведении, но с квартиры пришлось съехать.

— Спорим, это пожиратель скорлупы, — сказала Эсмеральда. Я не стал спорить, но Зигфриду пришлось бы забраться на стул или табурет, чтобы дотянуться до этого дурацкого глазка. Лично я подозревал разведенку с расстегнутыми пуговицами.

Квартирная хозяйка Эсмеральды была только счастлива получить дополнительную арендную плату; вероятно, она и не рассчитывала, что квартирка Эсмеральды, с такой маленькой кухонькой, может вместить двоих, но мы с Эсмеральдой никогда не готовили — мы ели в кафе.

Эсмеральда сообщила, что хозяйкино расположение выросло с тех пор, как мы стали жить вместе; если старушка и не одобряла того, что Эсмеральда живет с парнем, дополнительная плата, видимо, смягчила ее недовольство. Даже сварливая собачка считала меня за своего.

Тем вечером, перед тем как мы с Эсмеральдой уселись на ее кровати, не касаясь друг друга, хозяйка ненадолго пригласила нас к себе в гостиную: она хотела показать нам, что они с собачкой смотрят американский фильм. Так что мы оба еще не отошли от культурного шока: нелегко оправиться от зрелища Гэри Купера, говорящего по-немецки.

— Как они только посмели продублировать «Ровно в полдень»! — повторял я как заведенный.

Бормотание телевизора окутывало нас. Текс Риттер пел «Не покидай меня».

— Ну хотя бы Текса Риттера не продублировали, — как раз говорила Эсмеральда, когда я — очень неуверенно — дотронулся до ее прекрасной груди. Она не отстранилась, но сказала: — Билли, тут такое дело…

(Я догадался, что она не впервые произносит эту речь; как я потом узнал, раньше все ее партнеры останавливались на этом моменте. Но не в этот раз.)

Я не замечал презерватив, пока она мне его не вручила — все еще в блестящей обертке из фольги.

— Тебе придется его надеть — даже если чертова штука порвется, так гигиеничнее.

— Ладно, — сказал я, принимая презерватив.

— Но дело в том — вот в чем главная проблема, Билли, — я могу только анально. Это единственный секс, который я могу позволить, — анальный, — повторила она, на этот раз пристыженным шепотом. — Я понимаю, тебе придется пойти на компромисс, но так уж обстоит дело. Или анал, или ничего, — сказала Эсмеральда.

— Вот оно что.

— Я не обижусь, если тебе такое не подходит, — сказала она.

Только бы не брякнуть лишнего, думал я. Ее предложение не было для меня никаким компромиссом — я просто обожал анальный секс. От предложения «анал или ничего», отпугнувшего других парней, я, напротив, испытал облегчение. Ужасающая встреча с бальной залой снова откладывалась! Но я понимал, что нужно быть осторожным — чтобы не выказать чрезмерный восторг.

Я почти не соврал, сказав: «Я чуть-чуть нервничаю, это мой первый раз». (Ну да, ну да — я не уточнил про первый раз с женщиной!)

Эсмеральда включила граммофон. Она поставила знаменитую запись шестьдесят первого года — «Лючию ди Ламмермур» Доницетти с Джоан Сазерленд, исполняющей партию обезумевшего сопрано. (Мне стало ясно, что этим вечером Эсмеральда не намерена работать над немецким произношением.) Доницетти, несомненно, был более романтичным фоном, нежели Текс Риттер.

И вот я взволнованно приступил к своему первому опыту с девушкой — компромиссу «анал или ничего», который для меня вовсе не был компромиссом. «Или ничего» оказалось тоже не совсем правдой; у нас было много орального секса. Я не имел ничего против орального секса, а Эсмеральда его просто обожала — по ее словам, он заставлял ее петь.