В одном лице

Я и не догадывался, что мисс Фрост заметила мои проблемы с произношением; при ней я говорил очень мало.

Я был слишком смущен, чтобы ответить, но Элейн не колебалась ни минуты.

— Раз уж вы об этом заговорили, мисс Фрост, у Билли есть одна сложность с репликой Ариэля, мы как раз пытаемся с ней разобраться, — сказала Элейн.

— В чем сложность, Уильям? — спросила мисс Фрост, устремив на меня свой пронизывающий взгляд. (Слава богу, хоть «членов» в лексиконе Ариэля не обнаружилось!)

Когда Калибан называет Просперо тираном, Ариэль (невидимый) произносит: «Ты лжешь». Поскольку Ариэль невидим, Калибан думает, что это Тринкуло назвал его лжецом. Далее в той же сцене Ариэль повторяет «Ты лжешь» в адрес Стефано, а тот решает, что и его Тринкуло обозвал лжецом, и бросается на шута с кулаками.

— Мне надо дважды повторить: «Ты лжешь», — объяснил я мисс Фрост, старательно выговаривая фразу.

— Иногда у него получается «ты лжишь», — сказала Элейн.

— Ой, боже, — сказала библиотекарша, на секунду зажмурившись от ужаса. — Посмотри на меня, Уильям, — сказала она. Я посмотрел; хотя бы раз можно было взглянуть на нее в открытую. — Скажи мне «дрожь».

Это оказалось несложно. Сладкая дрожь пробивала меня при одном только взгляде на мисс Фрост. «Дрожь», — сказал я, глядя ей прямо в глаза.

— Ну вот, Уильям, просто держи в голове, что «лжешь» рифмуется с «дрожь», — сказала мисс Фрост.

— Давай, попробуй, — сказала Элейн.

— Ты лжешь, — произнес я, как и полагалось невидимому Ариэлю.

— Пусть все твои трудности решаются так же легко, Уильям, — сказала мисс Фрост. — Обожаю прогонять реплики, — сообщила она Элейн, закрывая дверь.

Меня впечатлило, что мисс Фрост вообще знает, что такое «прогонять реплики». Когда Ричард спросил ее, играла ли она на сцене, мисс Фрост поспешно ответила: «Только в воображении. В молодости — постоянно». Однако на сцене «Актеров Ферст-Систер» она, несомненно, сделала себе имя.

— Мисс Фрост — настоящая ибсеновская женщина! — заявил Ричарду Нильс, но ролей ей досталось немного — за исключением женщин тяжелой судьбы в «Гедде Габлер», «Кукольном доме» и «Дикой (чтоб ее) утке».

В общем, сколько бы мисс Фрост ни утверждала, что играла лишь в воображении (будучи при этом прирожденной ибсеновской женщиной), она явно была не понаслышке знакома с «прогоном реплик» — и всячески поддерживала нас с Элейн.

Поначалу нам было не особенно удобно — я имею в виду, устраиваться на кровати мисс Фрост. Матрас был двуспальный, но не очень широкий, а латунная рама — довольно высокая; если мы с Элейн чинно садились рядышком на краю, то не доставали ногами до пола. А если ложились на живот, то приходилось извиваться, чтобы посмотреть друг на друга; только привалив подушки к латунным прутьям изголовья, мы могли лечь на бок лицом друг к другу и прогонять реплики — держа перед собой копии пьесы, чтобы сверяться с текстом.

— Мы с тобой как пожилая семейная пара, — сказала Элейн; это сравнение мне и самому приходило в голову.

В тот первый вечер в бункере мисс Фрост Элейн в конце концов задремала. Ей приходилось вставать раньше, чем мне; из-за поездок автобусом в Эзра-Фоллс она была вечно уставшая. Когда мисс Фрост постучала в дверь, Элейн спросонья перепугалась, прижалась ко мне и обхватила за шею. Хотя на первый взгляд картина выходила вполне романтичная, по нашим физиономиям было ясно, что романтикой тут и не пахло. Так что мисс Фрост просто сообщила:

— Мне пора закрывать библиотеку. Даже Шекспиру нужно отдохнуть и выспаться.

Как известно всякому, кто хоть раз участвовал в театральном представлении, после тяжелых репетиций и бесконечного заучивания — пока реплики не начинают отскакивать от зубов — рано или поздно заканчивается даже Шекспир. Мы сыграли «Бурю» четыре раза. И все четыре раза я успешно выговорил «ты лжешь», хотя на премьере меня и в самом деле пробила дрожь — мне показалось, что я увидел в зале мать Киттреджа. Правда, в антракте Киттредж сообщил, что я обознался.

— Та, кого ты считаешь моей матерью, сейчас в Париже, — презрительно сообщил мне Киттредж.

— Вот как.

— Наверное, ты спутал с ней еще какую-нибудь немолодую дамочку, которая тратит слишком много денег на шмотки, — сказал Киттредж.

— У тебя очень красивая мать, — сказал я ему. Я был совершенно искренен и не имел в виду ничего дурного.

— Твоя погорячее будет, — невозмутимо заявил Киттредж. В его замечании не было ни тени сарказма, ни капли непристойности; он сообщал такой же очевидный факт, как то, что его мать (или не-мать) сейчас в Париже. Вскоре словечко «горячий» в том значении, которое придал ему Киттредж, станут наперебой употреблять все мальчишки в академии Фейворит-Ривер.

Потом Элейн сказала мне:

— Ты что это, Билли, — в друзья ему набиваешься?

Из Элейн получилась отличная Миранда, хотя премьера была не лучшим ее выступлением: ей пришлось воспользоваться подсказкой суфлера. Боюсь, в том была и моя вина.

«Добрая утроба подчас родит плохого сына», — говорит Миранда своему отцу — имея в виду брата Просперо, Антонио.