Когда Элейн преподавала в Нью-Йоркском университете, она пригласила меня почитать отрывки из нового романа местному ЛГБТ-сообществу. (Я был совершенно не в теме; мне потребовался не один день, чтобы запомнить правильный порядок букв в этом сокращении.)
Осенью 2007 года миссис Хедли сказала мне, что они с Ричардом хотели бы меня познакомить кое с кем особенным. Я тут же решил, что это кто-то из новых преподавателей — скорее всего, с английского факультета, хорошенькая женщина или симпатичный парень, предположил я, а может, этого «кое-кого» наняли, чтобы вдохнуть новую жизнь в слабеющий, почти развалившийся Клуб драмы.
Я вспомнил Аманду и вообразил, что Марта Хедли (и Ричард) решились еще на одну попытку устроить мою личную жизнь. Но нет — не в моем возрасте. Осенью 2007 года мне было шестьдесят пять. Миссис Хедли и Ричард больше не пытались меня сосватать. Марта Хедли была довольно бодра для своих восьмидесяти семи, но я понимал: стоит ей однажды поскользнуться на льду — одно неудачное падение, перелом шейки бедра — и она окажется в Заведении. (Миссис Хедли так или иначе предстояло вскоре туда переехать.) И Ричард Эббот уже давно не был героем-любовником; в семьдесят семь лет Ричард ненадолго вернулся к работе, чтобы провести курс по Шекспиру в Фейворит-Ривер, но сил ставить пьесы на сцене у него уже не было. Ричард просто разбирал тексты с первогодками. (Этим ребятам предстояло окончить школу в 2011 году! Я даже представить себе не мог, каково это — быть настолько юным.)
— Мы хотим тебя познакомить кое с кем из
— Кое с кем
— То есть у него или у нее проблемы с речью? — уточнил я.
— Мы не сватаем тебе преподавателя. Мы считаем, что тебе самому следовало бы преподавать, — сказал Ричард.
— Мы хотим, чтобы ты познакомился с одним учеником из ЛГБТ-сообщества, — сказала миссис Хедли.
— Почему бы и нет? — сказал я. — Не знаю насчет преподавания, но познакомиться я готов. Это мальчик или девочка? — помнится, спросил я Ричарда и Марту Хедли. Они переглянулись.
— Ну как тебе сказать… — начал Ричард, но миссис Хедли его перебила.
Марта Хедли взяла мои руки в свои и крепко сжала.
— Мальчик или девочка, Билли, — сказала она. — Вот в чем вопрос. Поэтому мы хотели бы, чтобы ты встретился с ним, или с ней — в этом все и дело.
— Вот оно что, — сказал я. Так и вышло, что я стал учителем.
Ракетка переселился в Заведение, когда ему было девяносто лет — после двух операций по вставке протеза в бедро и последующего падения с лестницы в то время, когда он восстанавливался после второй операции. «Начинаю чувствовать себя стариком, Билли», — сказал Боб, когда я навестил его в Заведении осенью 2007 года. Той же осенью миссис Хедли и Ричард познакомили меня с учеником, который изменил мою жизнь.
Дядя Боб выздоравливал от пневмонии, развившейся в результате постельного режима, который ему пришлось соблюдать после падения. Я еще слишком хорошо помнил эпидемию СПИДа и
— Пускай уж они тут за мной приглядывают, Билли, — сказал Ракетка. Я понимал, каково ему: Мюриэл не было на свете уже больше тридцати лет, а Джерри, в свои шестьдесят восемь, только что начала новую жизнь с новой подругой в Калифорнии.
Хелены (Элейн окрестила ее «леди Вагина») уже давно простыл и след. Новую подружку Джерри еще никто не видел, но Джерри мне о ней написала. Она «всего-то» моя ровесница, сообщала Джерри, как будто ее девушка еще не достигла возраста согласия.
— Не успеешь оглянуться, Билли, — сказал дядя Боб, — как повсюду начнут разрешать однополые браки и Джерри просто-напросто женится на своей следующей подружке. Если я останусь в Заведении, Джерри придется сыграть свадьбу в Вермонте! — воскликнул Ракетка, будто сама мысль представлялась ему невероятной.
Убедившись, что дядя Боб хорошо устроился в Заведении, я отправился в Ной-Адамс-холл, корпус для занятий английским и иностранными языками в Фейворит-Ривер; мне предстояло встретиться с «особенным» учеником в кабинете Ричарда, примыкающем к его классной комнате на первом этаже. Миссис Хедли тоже обещала к нам присоединиться.
К моему ужасу, кабинет Ричарда нисколько не изменился; он был чудовищен. В кабинете стоял диван из искусственной кожи, вонявший похуже собачьей лежанки; еще имелось три или четыре деревянных стула с прямыми спинками и с подставками для письма на подлокотниках. Письменный стол был вечно завален; груда раскрытых книг и разбросанных бумаг покрывала всю его поверхность. Кресло у Ричарда было на колесиках, так что Ричард мог кататься по кабинету не вставая, что и проделывал, на потеху ученикам.