В одном лице

Что и говорить, в этой истории было намного больше бисексуального, и гомосексуального, и «трансгендерного» (как сказала бы Аманда), чем она себе представляла, хотя Аманда не уставала повторять, как «обожает» мои романы, в которых, без сомнения, столкнулась с целым миром сексуальных «различий» (как сказал бы Ричард).

Конечно, я сам виноват, что ничего не рассказал Аманде об этих чертовых призраках в доме на Ривер-стрит; но их видели только другие — меня самого они никогда не беспокоили! Посреди ночи Аманда встала в туалет — и я проснулся от ее воплей. В ванной комнате стояла совершенно новая ванна — не та самая, в которой застрелился мой дед, — но когда Аманда наконец достаточно успокоилась, чтобы поведать мне о случившемся, выяснилось, что, сидя на унитазе, она увидела в этой новой ванне не кого иного, как дедушку Гарри.

— Я села пописать, гляжу — а он свернулся в ванне, как маленький мальчик, — и улыбается мне! — объяснила Аманда, все еще всхлипывая.

— Прости, что так вышло, — сказал я.

— Но никакой это был не маленький мальчик! — простонала Аманда.

— Нет-нет, это был мой дедушка, — попытался успокоить ее я. Ох уж этот Гарри — никак не мог устоять перед новыми зрителями, даже в виде призрака! (Даже в виде мужчины!)

— Сначала я не заметила винтовку — но он хотел, чтобы я ее увидела, Билли. Он показал мне ружье, а потом выстрелил себе в голову — его голова разлетелась во все стороны! — причитала Аманда.

Разумеется, мне пришлось кое-что объяснить: я вынужден был рассказать ей все о дедушке Гарри. Мы не спали всю ночь. Утром Аманда отказалась идти в уборную одна — даже в любую другую ванную комнату, как я ей предложил. Я все понимал; я проявил предельную чуткость. Сам я в жизни не видел ни одного сраного призрака — наверняка это очень страшно.

Последней соломинкой, как я потом объяснил миссис Хедли и Ричарду, видимо, стало то, что с утра Аманда была несколько на взводе — в конце концов, нервы у нее были не очень и вдобавок она не выспалась как следует — и случайно открыла дверь стенного шкафа в спальне, решив, что это дверь в коридор. И обнаружила там винтовку Моссберга, принадлежавшую дедушке Гарри; я поставил старый карабин к себе в шкаф, прислонив к стенке.

Аманда вопила долго — боже, мне казалось, она никогда не замолчит.

— Ты держишь у себя то самое ружье! Прямо в спальне! Как вообще можно держать в доме ружье, которым твой дед разнес себе голову по всей ванной! — орала на меня Аманда.

— Аманда права насчет ружья, Билл, — сказал Ричард, когда я сообщил ему, что мы с Амандой больше не встречаемся.

— Билли, никому не нравится, что ты держишь у себя это ружье, — сказала Марта Хедли.

— Если избавишься от ружья, может, и призраки уйдут, — сказала мне Элейн.

Но мне-то призраки никогда не являлись; наверное, для этого нужно иметь какое-то обостренное восприятие, а я, видимо, просто невосприимчив в этом смысле. У меня есть собственные призраки — мои «ужасные ангелы», как я (не однажды) называл их про себя, — но мои призраки не живут в доме на Ривер-стрит в Ферст-Систер, штат Вермонт.

В тот слякотный сезон 1995 года я поехал в Мексику один. Я снял тот дом в Плая-дель-Кармен, о котором рассказала мне Элейн. Пил много cerveza и подцепил бравого красавчика с тонкими усиками и темными баками; честное слово, он был похож на Зорро из черно-белого фильма. Мы забавлялись, потом снова пили cerveza, а когда я вернулся назад в Вермонт, там уже наступило что-то почти похожее на весну.

Следующие пятнадцать лет со мной мало что происходило — за исключением того, что я стал учителем. Частные школы — теперь их полагается называть «независимыми», но я все еще позволяю себе говорить «частные» — обычно не торопятся выгонять преподавателей на пенсию. Ричард Эббот преподавал в Фейворит-Ривер до семидесяти с лишним лет и даже после выхода на пенсию посещал все постановки Клуба драмы.

Ричарда не особо радовали его многочисленные преемники — да и никто не был в восторге от этой череды унылых клоунов. На факультете английского не было никого, кто разделял бы чувства Ричарда к Шекспиру, и никого, кто хоть немного разбирался бы в театре. Марта Хедли и Ричард насели на меня, чтобы я «занялся делом».

— Дети читают твои романы, Билли, — не раз повторял Ричард.

— А тем более, как ты понимаешь, сексуально особенные дети, — подхватывала миссис Хедли; она все еще работала с индивидуальными «случаями» (как она их называла), хотя ей было уже за восемьдесят.

Элейн была первой, кто мне рассказал, что в колледжах появились сообщества лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров. А Ричард Эббот — ему уже было без малого восемьдесят — сообщил, что даже в академии Фейворит-Ривер есть такая группа. Бисексуалу моего поколения было трудно поверить в существование таких организованных и общепризнанных сообществ. (Вскоре аббревиатура ЛГБТ станет общеизвестной. Но когда я впервые услышал обо всем этом, то просто не мог поверить своим ушам.)