В одном лице

Многие писатели, знавшие Ларри, считали его испорченным и самовлюбленным — даже напыщенным. С прискорбием вынужден причислить к блюстителям нравов Лоуренса Аптона и себя самого. Но Ларри оказался из тех, кто в кризис раскрывается с лучшей стороны.

— Это должен был быть не он, а я, — сказал Ларри, когда я впервые зашел навестить Рассела. — Я уже прожил жизнь, а у Рассела она только начинается.

Расселу устроили хоспис в его собственном роскошном особняке; у него была личная сиделка. Все это тогда было для меня внове: то, что Рассел отказался от искусственной вентиляции легких, позволило ему остаться дома. (Интубация в домашних условиях затруднительна; в больнице подключить человека к ИВЛ куда легче.) Впоследствии я увидел и уже не забыл, как выглядит комок ксилокаинового геля на конце эндотрахеальной трубки, но не в случае Рассела; интубацию в домашних условиях ему не проводили.

Помню, как Ларри кормил Рассела. Помню похожие на сыр комочки грибка Candida на его деснах и обложенный белым язык.

Когда-то Рассел был красавчиком; теперь его лицо изуродовала саркома Капоши. Фиолетовая опухоль свисала с одной из бровей, напоминая мясистую мочку уха, почему-то оказавшуюся не на своем месте; еще один багровый нарост болтался у него под носом. (Он так разросся, что Рассел начал прикрывать его банданой.) Ларри сказал мне, что из-за этих наростов Рассел называет себя «индюком».

— Почему они все такие молодые, Билл? — снова и снова спрашивал меня Ларри. Заболевших и умирающих в Нью-Йорке становилось все больше, и очень скоро мы поняли, что Рассел был только началом.

Рассел состарился на наших глазах, всего за несколько месяцев — волосы его поредели, кожа посерела, он то и дело покрывался прохладной пленкой пота, и лихорадка не отпускала его ни на минуту. Candida спустилась ему в горло, в пищевод; Расселу было трудно глотать, губы его потрескались и покрылись белой коркой. Лимфоузлы на шее раздулись. Он едва мог дышать, но отказывался от искусственной вентиляции (и от больницы); в самом конце он бросил принимать «Бактрим» — потом Ларри нашел россыпь таблеток у него в постели.

Рассел умер у Ларри на руках; уверен, Ларри хотел бы, чтобы все было наоборот. («Он почти ничего не весил», — сказал Ларри.) Мы с Ларри уже ходили навещать своих друзей в больнице Святого Винсента. Как и предсказал Ларри, вскоре в Святом Винсенте будет столько народу, что невозможно будет прийти к другу или бывшему любовнику и не столкнуться с кем-нибудь знакомым. Заглянешь случайно в палату, а там лежит кто-то, о чьей болезни ты даже не знал; не однажды, как заявлял Ларри, он видел знакомых, о которых даже не знал, что они геи!

Женщины обнаруживали, что их мужья встречались с мужчинами, только когда мужья лежали при смерти. Родители узнавали, что их юные сыновья умирают, еще до того, как выясняли (или догадывались), что они гомосексуалы.

Из моих знакомых женщин заразились лишь немногие. Я страшно боялся за Элейн; я знал, что некоторые ее любовники были бисексуалами. Но два аборта научили Элейн настаивать на презервативах; она считала, что ничто другое на свете не способно помешать ей забеременеть.

Мы уже обсуждали вопрос презервативов; когда началась эпидемия СПИДа, Элейн спросила: «Ты ведь все еще сторонник презервативов — так, Билли?» (С шестьдесят восьмого года, ответил я.)

— Я должен был умереть, — сказал Ларри. Он не подхватил вирус; он был совершенно здоров. Я тоже не заболел. Мы держали пальцы крестиком.

В том же восемьдесят первом году, ближе к концу, произошел и тот инцидент в борцовском зале Нью-Йоркского спортивного клуба. Не уверен, все ли борцы были в курсе, что вирус СПИДа передается через кровь и сперму, поскольку одно время даже работники больниц боялись заразиться от кашля или чихания; но в тот день, когда у меня пошла носом кровь, все уже знали достаточно, чтобы перепугаться до смерти.

Во время борьбы такое случается то и дело: ты даже не чувствуешь, что у тебя идет кровь, пока не испачкаешь ей противника. Мы работали с Сонни; я заметил кровь на его плече и отстранился.

— У тебя кровь… — начал я — и тут увидел его лицо. Он смотрел на меня не мигая. Я дотронулся до лица и увидел кровь — на пальцах, на груди, на мате. — А, это у меня, — сказал я, но Сонни уже вышел — выбежал — из зала. Раздевалка и тренерская были на другом этаже.

— Билли, сходи за тренером и скажи ему, что у нас тут кровь, — сказал Артур. Остальные перестали бороться; никто не хотел дотрагиваться до крови на мате. Кровотечение из носа не было чем-то из ряда вон; обычно мы просто вытирали кровь с мата полотенцем. Раньше кровью в борцовском зале никого было не напугать.