В одном лице

Разумеется, и среди женщин, с которыми я встречался, и среди знакомых геев мои регулярные посещения борцовского клуба служили как предметом шуток, так и поводом для беспокойства. Мои друзья-геи отказывались верить в полное отсутствие у меня эротического интереса к борцам из клуба, но я уже оставил позади эту категорию влюбленностей; может быть, они были частью процесса принятия моей гомосексуальности. (Ладно, признаюсь, почти оставил позади.) Гетеросексуальные мужчины меня редко привлекали, по крайней мере всерьез; они и сами это чувствовали, как почувствовал и Артур, и дружить с ними становилось все проще.

Однако Ларри настаивал, что моя борцовская практика — разновидность активного и рискованного съема; а моя милая, но обидчивая транссексуальная подруга Донна обозвала ее «нырковой фиксацией» и «суицидальной тенденцией». (Вскоре после этого заявления Донна исчезла из Нью-Йорка — потом мне говорили, что ее видели в Торонто.)

Сборище борцов в Нью-Йоркском спортивном клубе было пестрое — во всех смыслах, не только в том, что касалось их отношения ко мне. Мои подруги, и Элейн в том числе, считали, что меня там рано или поздно изувечат, но в клубе мне ни разу не угрожали (и не причиняли боль намеренно).

Мужчины постарше в основном не обращали на меня внимания; как-то раз при знакомстве один из них весело сказал: «А, ты тот самый гей, да?» Но он пожал мне руку и хлопнул по спине; да и потом при встрече всегда улыбался и говорил что-нибудь дружелюбное. Мы были в разных весовых категориях. Может, он и отказался бы выйти со мной на борцовский мат, но у меня не было случая это проверить.

Однажды после тренировки я сунулся в сауну и спровоцировал этим массовую эвакуацию. Пришлось советоваться с Артуром.

— Как думаешь, может, мне стоит держаться подальше от сауны?

— Решай сам, Билли, — но это их проблема, а не твоя, — сказал Артур. (Все борцы называли меня Билли.)

Несмотря на слова Артура, в сауну я решил не ходить. Тренировки начинались в семь вечера; я уже почти чувствовал себя своим в клубе. Кроме того единственного случая, меня ни разу не назвали геем — по крайней мере в глаза. Обычно меня называли писателем; мало кто из борцов читал мои откровенные романы — мои призывы к толерантности к сексуальным различиям, по определению Ричарда Эббота, — но Артур оказался с ними знаком. Он сказал, что его жена — моя страстная поклонница.

Я постоянно слышал что-нибудь подобное от мужчин: дескать, их жены, подружки, сестры и даже матери — мои большие поклонницы. Видимо, женщины читают художественную литературу чаще мужчин.

Артур познакомил меня с женой, очень милой девушкой. Она действительно много читала, и вкусы у нас во многом совпадали — я имею в виду литературные вкусы. Эллен, так ее звали, была энергичной блондинкой со стрижкой под пажа и абсурдно крошечным тонкогубым ротиком. Ее в остальном бесполый образ нарушали стоящие торчком груди — вот эта девушка была точно не в моем вкусе! Но она была искренне приветлива со мной, и Артур — благослови его Бог — был прочно женат. Я не собирался знакомить его с Элейн.

Вообще-то, если не считать пива с Артуром в клубном баре, с борцами из клуба я почти не общался. Зал для борьбы тогда располагался на четвертом этаже — на противоположном конце коридора от боксерского. Один из моих частых партнеров по борьбе, Джим Как-его-там (не помню фамилию), был еще и боксером. Все борцы были в курсе, что я никогда не участвовал в соревнованиях, что я пришел заниматься для самозащиты — и точка. Как-то раз Джим взял меня с собой в боксерский зал; он пытался научить меня уклоняться и закрываться от ударов.

Это оказалось познавательно; сносно боксировать я так и не научился, но Джим показал мне, как защищаться. Удары у Джима иногда получались сильнее, чем он рассчитывал; он каждый раз извинялся.

В борцовском зале со мной время от времени тоже случались неприятности (всегда по неосторожности): рассеченная губа, расквашенный нос, расплющенный палец. Стараясь всеми способами провести (по возможности внезапно) свой нырок, я то и дело сталкивался лбами с партнером; если любишь применять захват, так или иначе приходится стукаться головой. Однажды Артур ненароком врезался головой мне в лоб, и мне пришлось наложить несколько швов в районе правой брови.

Ох, видели бы вы реакцию Элейн и Ларри — да и всех остальных.

Ларри какое-то время дразнил меня «настоящим мачо».

— Значит, говоришь, все там хорошо к тебе относятся — да, Билли? — спросила Элейн. — И по лбу тебе дали тоже из дружеских чувств?

Но, несмотря на издевательства моих друзей-литераторов, я потихоньку учился. И нырок у меня стал получаться гораздо лучше.

В мои первые дни в зале Артур называл меня «парнем с одним приемом» — но со временем я выучил и еще несколько. Вероятно, настоящим борцам скучно было работать со мной в паре, но они не жаловались.