В лесу

Но мои отношенія къ служб сильно измнились. Я не преслдовалъ больше такъ круто порубки, неохотно конфисковалъ лсъ, вообще сдлался плохимъ, недобросовстнымъ лсничимъ. Такъ, апатія какая-то напала на меня. Почему? Не знаю.

II

Однажды мн пришлось взять верховую лошадь, чтобы прохать въ болотистую мстность, про которую въ народ ходили таинственные разсказы. Мочежина эта начиналась въ семнадцати верстахъ отъ города и тянулась на добрый десятокъ верстъ, занимая обширную площадь. Я хотлъ лично проврить странные разсказы старожиловъ. Говорили, что тамъ совершенно крпкія деревья отъ неизвстной причины сами собой падаютъ; увряли, что въ середин тамъ есть пропасти, прикрытыя густымъ лсомъ, но похожія на омута, куда безвозвратно погружается всякій, кто ршится ступить на обманчивую почву — онъ проваливается куда-то въ глубину — наконецъ, не одинъ разъ при мн говорили, что въ мрачномъ лсу по ночамъ, а иногда и днемъ раздаются стонъ и вопли. Въ довершеніе всего лсъ этотъ занималъ самый высокій увалъ среди окружающей страны, что-то врод болота на гор.

Изъ дома я выхалъ не рано, да и не особенно торопился прибыть на мсто, такъ что лошадь моя половину дороги шла шагомъ. Но, наконецъ, я добрался до широкаго луга, на дальнемъ конц котораго, на верху увала, начиналась таинственная болотина. Лугъ съ трехъ сторонъ обрамлялся перелсками, а съ четвертой его ограничивала большая рка. Я халъ посередин. Припоминаю теперь вс эти подробности, потому что происшествіе, черезъ минуту ожидавшее меня, глубоко и завсегда запечатллось во мн. Я помню, что сталъ закуривать папироску.

Въ это мгновеніе позади меня раздался рзкій крикъ, отъ котораго я вздрогнулъ. Я обернулся и на оставленномъ позади конц луга увидалъ бгущимъ какого-то человка. Бжалъ онъ такъ, какъ бгутъ, только спасаясь отъ преслдованія. Онъ, дйствительно, спасался. Не усплъ я хорошенько разсмотрть его, какъ изъ лсу, въ догонку ему, вырвался верхомъ на лошади мужикъ, безъ шапки, въ одной рубах, распоясанный. За мужикомъ изъ лсу показался еще какой-то парень, также верхомъ на лошади, причемъ въ поводу онъ держалъ другую лошадь. Мужикъ что-то кричалъ, размахивая надъ головой недоуздокъ, и гнался за бглецомъ; мальчикъ ревлъ во весь голосъ; только спасавшійся бглецъ не издавалъ никакого звука: онъ молча, съ ужасомъ улепетывалъ отъ преслдованія, направляясь къ рк. Насколько я могъ понять, рка для него составляла единственное спасеніе, онъ, очевидно, намревался броситься въ воду и переплыть на другой берегъ.

Быть долго нмымъ свидтелемъ я не могъ. Еще ничего не понимая, я видлъ, что ожидается кровавое дло. Съ минуту я колебался, но чувствовалъ, что долженъ вмшаться. Пришпоривъ лошадь, я пустилъ ее вскачь, на перерзъ бглецу. «Держи! держи его!» — закричалъ радостно крестьянинъ. До берега оставалось уже недалеко, но я усплъ отрзать жулику путь къ вод. Нужно было видть ужасъ этого человка, когда онъ понялъ, что дться ему больше некуда. Онъ вдругъ остановился, какъ-то по-заячьи прислъ и бросалъ вокругъ себя испуганные взоры.

Каково же было мое удивленіе, когда я узналъ въ немъ всмъ извстнаго въ город нищаго жулика, стараго и безвреднаго бродягу! Никогда, ни въ какое крупное происшествіе онъ не былъ замшанъ, никто на него не жаловался. Звали его Колотушкинъ.

— Колотушкинъ! Это ты? — вскричалъ я.

Но онъ такъ тяжело дышалъ отъ усталости и съ перепугу, что не могъ слова выговорить. Въ это время къ мсту подскакалъ крестьянинъ, и Колотушкинъ съ ужасомъ спрятался отъ него за мою лошадь.

— Ваше благородіе! убьетъ онъ меня! — жалобно сказалъ онъ.

— Пусти, господинъ… Нечего жалть этихъ негодяевъ! Охальники! — возразилъ гнвно крестьянинъ.

— Братанъ ты эдакій дурацкій! Разв я теб хвосты-то обрзалъ? На кой мн лядъ хвосты-то твои?… Ишь знки-то налилъ кровью!… Ваше благородіе! убьетъ онъ меня! — также жалобно проговорилъ Колотушкинъ.

— Да въ чемъ дло? — обратился я къ крестьянину, глаза котораго дйствительно сверкали ненавистью. Безъ шапки, съ распоясанною рубахой, съ растрепанными волосами, онъ могъ внушить страхъ и не такому зайцу, каковъ былъ Колотушкинъ. Суровое лицо его выражало одну кровавую месть.

— Гляди, вишь, хвосты-то обрзалъ! — сказалъ онъ, указывая на лошадей.

Я посмотрлъ и вздрогнулъ отъ омерзнія: у всхъ трехъ лошадей хвосты были обрзаны, — у одной по самый корень, у двухъ остальныхъ съ мясомъ, вырзанныя мста сочились кровью, которая капля по капл скатывалась по ногамъ несчастныхъ животныхъ; тучи мошекъ кружились надъ ранами.