В лесу

Крестьянинъ былъ сильно взволнованъ, онъ не сводилъ съ меня мрачнаго взгляда, но я замтилъ, какая нершительность вдругъ овладла имъ; видимо, онъ недоумвалъ, что длать и что сказать. За другимъ крестьяниномъ, моимъ извозчикомъ, мн некогда было наблюдать, но, какъ казалось, онъ былъ въ сильнйшемъ перепуг и все старался, насколько я помню, напялить шапку до самыхъ плечъ. Бдняга съ минуты на минуту ожидалъ, что вотъ мы бросимся другъ на друга.

— За что вы ненавидите меня? — повторилъ я.

— Уходи отъ насъ… Нечего теб длать здсь! — проговорилъ, наконецъ, мрачно крестьянинъ.

— Я не самъ пріхалъ къ вамъ, а посланъ охранять вашъ лсъ. Какъ же я уйду?

— А если не можешь уйти, такъ не мути насъ! — съ еще большею злобой возразилъ мужикъ.

— Какъ же я могу мутить васъ?

— Запрещаешь рубить дрова!.. хватаешь по базарамъ!… отымаешь топоры!… берешь деньги за наши же дрова!… Смутьянишь!… Штрахи взыскиваешь!…- говорилъ мужикъ и, высчитывая мои преступленія, отчеканивалъ каждое слово.

Мн вдругъ сдлалось такъ обидно, больно, что я забылъ и объ опасности. Недоразумніе было столь подло, что кого угодно могло привести въ отчаяніе. Какъ мн убдить этого и другихъ крестьянъ, что запрещаю я портить лса не изъ-за своихъ выгодъ, что преслдую порубки не ради вымогательства, что плату за билеты и штрафы кладу не въ свой карманъ? Я смотрлъ на этого, по недоразумнію озлобленнаго человка и нсколько минутъ не могъ слова выговорить.

А онъ продолжалъ:

— Вотъ мы и задумали… чтобы ты ухалъ. Ей-ей, худо теб будетъ, ежели не удешь! Больно озлившись наши мужики супротивъ тебя!

Крестьянинъ говорилъ грубо и не считалъ нужнымъ церемониться, но меня возмутилъ не тонъ его, а смыслъ.

— Если бы я имлъ дло съ умными людьми, а не съ дураками, меня бы тогда поняли… Разв, запрещая вамъ безобразничать въ вашихъ лсахъ, я для своей пользы стараюсь? Разв вы подумали когда-нибудь, что нужно беречь этотъ Божій даръ, а не топтать его ногами? Пойдемъ со мной! — вскричалъ я, схватилъ за руку изумленнаго мужика и потащилъ его къ тому мсту, откуда видны были обезображенные лса.

Я тащилъ за руку сопротивляющагося мужика и запальчиво объяснялъ ему, почему я преслдую порубки и какія послдствія можно ожидать отъ истребленія лса. Черезъ нсколько минутъ мы очутились на опушк заросли, и передъ нами развернулась картина опустошенія во всемъ своемъ безобразіи. На обширномъ пространств, куда только хваталъ взоръ, виднлись груды валежника и гніющихъ деревъ, откосы овраговъ были изрыты весенними водами и, лишенные растительности, обнаженные, выглядли подобно бокамъ падшей и ободранной скотины. Чахлыя березки низкорослый осинникъ, толстыя и кривыя сосенки заживо были обречены на валежникъ. Только кое-гд, на огромныхъ разстояніяхъ другъ отъ друга, возвышались отдльные стволы березъ, какъ одинокіе свидтели безумнаго истребленія, которое недавно здсь совершилось. Только огонь могъ очистить это безобразное мсто.

— Бога вы не боитесь, если творите такія дла! — сказалъ я. — Лучше бы вамъ зажечь съ четырехъ концовъ свои лса и спалить ихъ дочиста.

— Это куштумскій лсъ… куштумскіе мужики тутъ нагадили! — съ замшательствомъ возразилъ крестьянинъ.

— Да разв вы вс не то же длаете?

— Мало-ли есть, которые гадятъ… — возразилъ слабо крестьянинъ.

Я видлъ, что мои слова произвели впечатлніе. Роли наши перемнились, вмсто того, чтобы нападать, крестьянинъ теперь защищался.

Торопясь воспользоваться побдой, я продолжалъ объяснять все невжество человка, уничтожающаго лсъ… При этомъ мы незамтно возвратились къ телг, гд возница мой, нсколько приподнявъ шапку, робко прислушивался къ нашему спору.

Я, между прочимъ, говорилъ:

— Я знаю, что вы меня хотли убить… не отказывайтесь — я все знаю! Но не боюсь васъ, потому что ничего худого не сдлалъ вамъ. Вы озлобились на меня за штрафы и взысканія, но этимъ я только и могу защитить ваши лса отъ васъ же самихъ. Сами своего добра вы не жалете, не жалете дтей, у которыхъ посл вашего хозяйства ничего не останется, не боитесь Бога, надъ даровъ котораго вы надругаетесь, не жалете и себя. Здсь прежде было привольны, а теперь здсь будто непріятель прошелъ съ огнемъ и мечемъ. Ничему вы не учитесь и ничего не бережете. Если бы пустить сюда нмца, онъ это мсто превратилъ бы въ садъ, а вы сдлали изъ него пустыню. Гд еще недавно были дремучіе лса, тамъ теперь вонючія болота; гд были луга, тамъ теперь выжженныя солнцемъ плшины… Вы не хозяева, а разбойники!

— Эка что сказалъ! Постой, погоди, господинъ! — перебилъ меня съ волненіемъ крестьянинъ, но я, не слушая его продолжалъ.