В двух битвах

Гус, наученный горьким опытом, не говорил уже «хенде хох», а тут же, как показалось в проеме двери лицо, нанес фашисту сильный удар в живот и сейчас же навалился на него. Гитлеровец выругался и стал отчаянно вырываться. Но поздно. Ударом кулака по голове Перекрестов окончательно «успокоил» его.

Офицера втащили в избу. В ней горел свет. Перед Тоней уже стояла толстая, приземистая женщина.

— Немедленно соберите карты и другие документы! — крикнула Тоня.

Женщина, кося глаза на шефа, испуганно пролепетала:

— Я поняла вас, — и бросилась исполнять приказ.

Тоня подошла к капитану, достала йод. Гус знаком приказал фашисту подняться, связал ему руки и толкнул на табуретку. Тоня, прижигая йодом рассеченную губу и ушибленные места на лице гитлеровца, переводила слова Гуса.

— Пойдете с нами. Все указания будете выполнять неукоснительно! Ослушаетесь — смерть! Исполните — будете жить. Согласны?

Гитлеровец, щуплый, невысокий, лет сорока пяти, с худощавым, веснушчатым лицом, с бесцветными короткими бровями, злыми маленькими глазами исподлобья смотрел на Тоню и молчал.

— В молчанку играть будем?! — прокричал Гус. В руке его блеснул кинжал. Правая сторона лица Гуса успела распухнуть и посинеть. Фашист без перевода понял, что цацкаться с ним долго не будут.

— Я вынужден подчиниться силе, — пробормотал капитан.

Тоня перевела.

— Так бы и сразу. — Гус убрал кинжал и велел Перекрестову дать немцу одежду.

Перекрестов бросил гитлеровцу брюки и рубашку, китель осмотрел, забрал документы и тоже бросил. Потом развязал фашисту руки и,-держа автомат наизготовку, отошел в сторону.

— Быстро одевайтесь! — сказала Тоня и пошла в другую комнату.

Гус тем временем «приводил в порядок», как он выражался в этих случаях, телефон.

Когда гитлеровец оделся, Перекрестов связал ему руки. Гус ловко заткнул ему рот, нижнюю часть лица обмотал повязкой и посмотрел на часы.

— Двенадцать минут прошло. Хорошо. Двинулись.

Перекрестов опять был замыкающим. Заперев изнутри дверь дома, он выбрался через кухонное окно. Женщин оставил связанными в доме.

В нескольких шагах от дома, когда стали сворачивать на околицу, немецкий капитан неожиданно метнулся в сторону и припустился бежать на середину улицы. Тремя энергичными прыжками Гус настиг фашиста, смял, как котенка, с какой-то невероятной силой приподнял его и передал набежавшему Дубровину.

— Держите крепче!

Рассердившийся разведчик, схватив гитлеровца за связанные Руки, толкнул так, что тот с трудом удержался на ногах. Ротный показал фашисту кинжал.

— Еще один такой фортель и — капут!

До машины добрались другим путем. Метрах в трехстах от Дороги сделали привал. Перекрестова Гус послал разведать, нет пи засады. Вскоре тот фонариком просигналил: все в порядке.

Когда разведчики пришли к машине, Гус приказал Перекрестову вместе с гитлеровским капитаном залезть в кузов. Ганс удобнее усадил их, укрыл брезентом, а сам перебрался в кабину, где уже сидели Дубровин, Гус и Тоня. Тронулись в сторону фронта. Под шум мотора Гус думал, как уничтожить мины. «Ведь если оставить, враг обрушит их на наши головы».

— Ганс, как с машиной поступим? Не привезем же ее с грузом на передний край?

Тоня перевела.

— Я не подумал об этом. Сжечь машину можно, но шум поднимем, — ответил Ганс.

— То-то и оно! А нужно сделать так, чтобы преждевременно шума не было и машина хотя бы потом на воздух взлетела.

— Разрешите мне задержаться? — попросил Дубровин. — Минут через сорок или когда прикажете я грузовик запалю, а сам-то уж выберусь. Не в первый раз...

— Это самое простое решение. Что-то помудренее надо придумать. Что скажет Ильиченкова?

— Дубровину задерживаться нельзя, у него рана в плече, нужно как можно скорее ввести противостолбнячную сыворотку. Я могу сама задержаться...

— Без вас управимся! — прервал ее Гус и замолчал.

Навстречу шли две машины. Ротный, сидевший за рулем, чуть притормозил, помигал фарами и дал газ. Еще километра два оставили позади.

Дорога ухудшилась. Пришлось вести машину осторожнее. Вскоре младший политрук свернул на обочину, остановился и заглушил мотор. Начал расспрашивать Ганса, куда он вез мины, где, по его мнению, лучше оставить машину. А может быть, тот придумал, как поступить с боеприпасами? Немец ответил через Тоню, что у него есть веревка. Если ее смочить бензином, растянуть, один конец опустить в бак, а другой зажечь; то машина воспламенится не сразу. Он только не знает, как быстро по веревке побежит пламя.

— Идея стоящая. Перекрестов! — позвал Гус. Младший сержант нагнулся из кузова к дверце. — Поручаю вам зажечь машину. Приедем, Ганс покажет, как это сделать. Веревку зажжете через пятьдесят минут. Выходить будете той же дорогой, по которой мы шли сюда. Все поняли? Вот и хорошо! Поехали.

И, уже тронув машину с места, добавил:

— Ведь машину нам надо поднять на воздух еще и потому, что с нею «подорвется» и Ганс. Фашисты посчитают, что в мины попал советский снаряд, Гансу поставят березовый крест, и на семью гонений не будет.

Тоня перевела.

— Данке, данке! — заулыбался Ганс. — Ваш командир — хороший русский человек!

— Он коммунист, — сказала Тоня.