В двух битвах

Было 22 часа, когда мы с Куликовым и двумя автоматчиками вышли из блиндажа. Ночь выдалась темной. Дул слабенький ветерок. На фронте было сравнительно тихо. Редко непривычную тишину нарушали короткие очереди немецкого пулемета. И тогда эхо стрельбы далеко разносилось вокруг.

Узкая лесная дорога, изрядно испорченная апрельским солнцем, вскоре вильнула вправо, а затем раздвоилась: одна тропа тянулась в первый батальон, другая выводила на большак. Свернули на первую.

Но вот кончился и лес. Мы вышли на открытую местность. Днем здесь не проберешься — место с трех сторон простреливается. Да и сейчас по спине пробегает холодок, каждый из нас невольно поеживается. Пришлось увеличить дистанцию и ускорить шаг. Почти одновременно с разных сторон заговорили два фашистских пулемета. Над головой и сбоку зло пискнули трассирующие пули.

Дальнейший путь продолжали перебежками, а то и ползком. У безымянной балочки, где у нас когда-то был запасной наблюдательный пункт, теперь размещалась «штаб-квартира» младшего политрука Гуса. У меня стало правилом: когда шел в первый батальон, то обязательно заходил к разведчикам. Там всегда узнавал такие подробности о боевых делах подчиненных, о которых штаб и политический отдел и понятия не имели.

Гуса мы застали бодрствующим. Он чинно сидел у небольшой трофейной печки и беседовал с матросами.

Присели. Командир бригадных разведчиков ознакомил нас с последними данными о противнике. Он обратил наше внимание на две новые огневые точки у фашистов, построенные у самого берега Ловати. «Очень коварные», — заметил Гус. Доложил также, что две группы разведчиков ушли во вражеский тыл.

Потом у нас завязался оживленный разговор с разведчиками. Вопросы сыпались один за другим.

Приятно было, что матросы так интересуются текущими политическими вопросами.

— Видно, ваш командир помогает вам и в политике разбираться?

— Вечерами богато разказуе и нас заставляе читать, — ответил смуглый матрос, украинец.

Как ни приятно у разведчиков, пришлось прощаться. Время дорого. И в 23 часа 20 минут мы с Виктором Куликовым вошли в блиндаж Курносова. Здесь не спал только дежурный телефонист. Всматриваюсь в лица спящих. Вот, положив кудлатую голову на свернутую шубку-безрукавку, погрузился в крепчайший сон командир батальона. Он в шинели. Укладываясь, видно, единственное, что он сделал, — немного отпустил ремень. Рядом с ним, свернувшись в комочек, ровно посапывал на распухшей полевой сумке старший политрук Гаврилин.

Парторг и комсорг рядышком, а чуть в стороне от них — адъютант старший батальона и еще два незнакомых мне командира. Все спали в шинелях и сапогах.

Дремавший возле телефониста офицер открыл глаза.

— Будить?

— Подождите, — шепотом сказал я. — Успеете. Какая обстановка?

— Все нормально.

Я плохо знал этого командира — он недавно прибыл в батальон. Странными показались его скованность, нежелание говорить. Но в этот момент я не придал этому значения. Мало ли какие характеры бывают.

Телефонист связал меня с ротными командирами. Но как ни старался я говорить тихо, почти все проснулись. Курносов с опухшим лицом и заспанными глазами успел пододвинуться ко мне и с обычным невозмутимым выражением лица дожидался окончания разговора. В полусидячем положении он и доложил о состоянии батальона.

— Ну что нового, товарищи? — обратился я уже ко всем. — Рассказывайте.

Образовали полукруг. Вид у обитателей блиндажа был невзрачный: грязные, закопченные, с утомленными лицами, но без тени уныния. «Золото, а не люди. Трудности их не ломают, а закаляют еще больше!» — подумал я.

— Нового-то особенно ничего нет, товарищ комиссар, — пробасил адъютант старший батальона — худосочный капитан с узким лицом, покрытым веснушками. Когда он говорил, кожа на его высоком лбу морщилась, а бесцветные брови ползли кверху.

— Сегодня у нас тишина, — добавил незнакомый мне офицер с повязкой на голове. Позже я узнал, что это был командир второй стрелковой роты лейтенант Заварзин. Несколько дней назад он вернулся из госпиталя. Ему не везло: он совсем немного воевал и дважды уже был ранен. — Вот вчера бы вы пришли, другое дело!

— Что же было у вас вчера?

Комбат Курносов и военком батальона Гаврилин переглянулись. Капитан адъютант старший отвернулся в сторону. Лейтенант Заварзин посмотрел на товарищей, и на его бледном лице с большим шрамом на подбородке застыло недоумение. Похоже, Курносов и Гаврилин не хотели распространяться о вчерашнем дне. Пауза затянулась. Ее прервал Курносов.

— Ничего особенного и не произошло, товарищ комиссар. Тряхнули малость фашистов. Вот следующей ночью думаем еще «потревожить» их. А то обнаглели, куда там!.. Только с людьми у нас туговато...

Чувствовалось, комбат уводит разговор в сторону. Но его хитрость привела к обратному результату: мне непременно захотелось узнать о минувших событиях.