Они медленно поползли. Фашисты били трассирующими. Пули зло попискивали над их головами. Ганс с каждой минутой слабел, и Тоне все труднее становилось его тащить. По лицу ее ручьями тек пот. Он заливал глаза, затекал в рот. Но она, одной рукой поддерживая Ганса, упорно продвигалась. Перед ней, озираясь по сторонам, как загнанный зверь, полз фашистский офицер, несколько раз останавливался, косил глазами на девушку, но она направляла в его сторону дуло автомата, строго приказывала не оглядываться и ползти вперед.
— Как вы тут? — услышала Тоня голос Гуса. — Не могу вам помочь: тащу Дубровина. Его ранили в живот. Теряет сознание.
— Сами доберемся, — ответила девушка. — Вот фашист хитрит. Повязку со рта сорвал, кляп выплюнул. Ругается себе под нос. Думал улизнуть. Не вышло... Ну, ну, Ганс, держись крепче за мою шею. Совсем близко уже.
В это время далеко позади раздался взрыв.
— Вот и «салют»! Молодец Перекрестов! — обрадовался Гус.
Взрыв приободрил разведчиков. Метров семьдесят они ползли без отдыха. Песней прозвучали для них голоса с нашей стороны. Гус громко откликнулся.
— Идем к вам, — послышался голос Ананьева.
Кроме него на помощь приползли еще три разведчика. Они забрали офицера и раненых.
— Штабного офицера заарканили! Здорово! — восхищался Ананьев.
Уже совсем близко от нашей траншеи фашистский офицер вскрикнул и схватился за руку. Но Ананьев приказал не останавливаться. Каждая минута дорога!
Не поднимаясь, по одному свалились в траншею. Тоня сразу же подошла к Дубровину и помогла уложить его на носилки. Затем взяла за руку Ганса. У него с трудом нащупала пульс. — Скорее и этого в санроту. Он еле жив.
Сама присела и почувствовала, что не в силах подняться. Но слышится голос командира:
— Все за мной!
Разведчики по траншее зашагали в штаб.
Каждый день апреля враг использовал для подготовки к наступлению. Он все чаще от частных вылазок переходил и разведке боем.
В десятых числах апреля в результате утренней атаки противнику удалось километра на полтора потеснить нашего левого соседа, оборонявшего небольшой участок между Ловатью и ее притоком. Этот небольшой успех позволил гитлеровцам улучшить свои позиции и сильно осложнил положение батальона Курносова, которое и до этого было весьма стесненным.
Теперь фашисты буквально нависли у нас на фланге. Это вынудило Курносова и без того жиденькую оборону разбавить и растянуть ее редкой цепочкой вдоль левого берега Ловати.
Фашисты не замедлили воспользоваться выгодностью своего нового расположения. За одну ночь на захваченном участке они соорудили несколько огневых точек. На следующее утро их станковые пулеметы уже били в тыл нашим боевым порядкам. С этого времени вражеские пули стали частенько посвистывать на командном пункте бригады.
Изменение обстановки сильно усложнило боевое и продовольственное питание подразделений первого батальона. Мы вынуждены были запретить всякое передвижение днем. Люди остались без горячей пищи. Довольствовались консервами, сухарями и водой.
Передний край первого батальона проходил по низкой местности. Зимой это не ощущалось, а в апреле вездесущая весенняя вода сразу заявила о себе. Стоило углубиться более чем на восемьдесят сантиметров, как окопы тут же наполнялись водой. Ну а брустверы огневых точек тоже не поднимешь: они тут же попадали под прямую наводку вражеский противотанковых пушек. Моряки вынуждены были траншеи наполовину засыпать, а дзоты и землянки строить такие, в которых можно только лежать.
Испытывая постоянные лишения и крайние неудобства, не успевая обсыхать, находясь под усиливающимся перекрестным огнем противника, моряки не унывали. Они часто острили по адресу гитлеровцев, траншея которых в ряде мест приближалась до нашей на семьдесят — восемьдесят метров. В таком построении обороны моряки вскоре обнаружили и положительное: фашисты лишились возможности применять против нашего переднего края авиацию и тяжелую артиллерию.
Но враг все-таки изматывал и обескровливал подразделения бригады. .
Особенно нас тревожил первый батальон. Силы его таяли, а восполнять его ежедневные потери не было возможности.
12 апреля был получен приказ: комиссару бригады выехать на совещание. Открывалось оно на следующий день в штабе корпуса. Мы решили воспользоваться случаем и после совещания обстоятельно доложить командиру корпуса истинное состояние бригады и постараться убедить его в необходимости срочно прислать пополнение. Конечно, мы далеки были от мысли, что сделаем какое-то открытие для комкора. И все-таки нам казалось, о ряде существенных деталей командир корпуса не информирован.
Накануне отъезда я посчитал необходимым еще раз побывать в первом батальоне, побеседовать с командирами и рядовыми, на месте взвесить наши возможности на этом ответственнейшем участке.
3. «На «Шипке» без перемен»